Там, где растает мой след

— Моя работа стоит пятьсот долларов! — выпалила она и стала ждать возмущения. Но прима быстро согласилась на эту сумму. «Продешевила», поняла Женя. — И сто на расходные материалы: нитки, пуговицы, крючки.

— Я согласна. А теперь послушайте, что я хочу получить.

— То, в чем вы будете о-го-го, так? — Женщина кивнула своей маленькой головой с тугим пучком на затылке. — Я сошью вам такой наряд, в котором вас все будут принимать за девственницу.

— Даже так? — хохотнула она. — Очень интересно.

— Но мне нужен карт-бланш.

Прима согласилась и на это. Забрав отрез и деньги (все сразу, а не частями, как платили ей те, кого Валера называл селянками, колхозницами, курами), Женя отбыла домой.

От полученного платья балерина пришла в восторг. А когда в нем ее сфотографировали для журнала «Стиль», завалила Женю заказами. Пришлось отсеять почти всех землячек, в том числе Аннет. Но первую леди оставила. И, когда принимала ее, с усмешкой думала: «Знала бы ты, как близко твой сыночек находится!»

Да, она не жалела мать Валеры. А отца тем более. Это они виноваты в том, что их сын вырос уродом. Глядя на папашу, парень становился циничным, высокомерным, жестоким и считал себя выше других. А озабоченность, это у Валеры от мамаши. Та вроде и страдает искренне по сыну, а пить вино, наряжаться, тусоваться и трахаться не прекращает. И последний ее любовник чуть старше Валерки. Родной сын пропал, так она чужого «усыновила», чтобы использовать для сексуальных утех.

…Женя не спускалась в подпол два дня. Дала Валерке время на восстановление. Чтобы оно прошло быстрее, Женя соорудила что-то вроде кормушки: повесила перед ним полку с двумя мисками. В одной еда, в другой вода. Полка поднималась и опускалась. На данном этапе она находилась на уровне его подбородка, но скоро опустится ниже!

Когда она спустилась, пленник дремал. Женя проверила миски — пустые. Все сожрал и выпил, теперь почивает.

В подполе было холодно. Но не так, как в первые дни. Что неудивительно: весна пришла, на улице плюсовая температура, снег сошел, почки набухли. Женя разожгла огонь — ей нужны угли.

Валера открыл глаза, в них неприкрытая ненависть.

— Когда я трахал тебя в лесу, ничего не чувствовал, — проговорил он. — Похоть, да. Немного обиду, как так, мне отказали? Но я тебя не ненавидел.

— Страшно представить, что ты сделал бы со мной, если бы испытывал это чувство.

— Узнаешь, — криво усмехнулся Валера. — И будешь молить о пощаде, но я слабины не дам.

— Это хорошо, — задумчиво проговорила она. Она вспоминала, куда мама засунула старый утюг. Она его набивала камнями и использовала в качестве пресса, когда солила в ведре капусту. Вроде бы он где-то тут, в подполе.

— Хорошо? Значит, тебе все-таки понравилось, грязная сучка? Я так и думал! Давай повторим?

— Есть идея получше. — Она нашла-таки утюг, взяла в руки. Тяжелый, ржавый, но все еще открывающийся. Такой, какой нужен. — Я новое кино тебе поставлю. Порнуху пожестче.

— Плевать, ставь. Я и без рук кайфану.

Женя сменила кассету. Эту она из Москвы привезла. Судя по описанию, на ней натуралистическое садомазо порно. Мерзость, в общем.

После она подошла к полке и опустила ее.

— Широка, — вздохнула она. — Надо развернуть на сорок пять градусов и зафиксировать.

Валера напрягся. Его глаза забегали. А обветренные губы задрожали.

— Ты чего задумала?

— Очередное для тебя развлечение, сказала же.

— Зачем это? — Он указал подбородком на доску, которая теперь упиралась в его стул. Чтобы она не качалась, Женя подперла ее флягой. В те далекие времена, когда семья Костиных была более-менее нормальной, они держали корову, а молоко продавали на разлив.

— Что б было погорячее!

Она взяла утюг, открыла его и закинула в отверстие раскаленные угли. Плюнула на подошву — не шипит.

— Еще нужно погреть, — вскользь бросила она и поставила утюг на недавно подкинутые поленья.

— Ты что, жечь меня собралась? — взревел он.

— Не тебя… Его, — и брезгливо ткнула пальцем в область промежности.

— Ты с ума сошла? Это же часть меня!

— Не лучшая. А лицо твое не трону, оно очень милое. Как у Есенина.

— Женя, умоляю, не надо!

Это слово он произнес впервые…

Но было много других, которые, по сути, ничего не значили. Ни добрые, ни злые. Ни заискивающие, ни угрожающие. Как и слово УМОЛЯЮ.

Она достала утюг, подцепив его за ручку кочергой. Теперь на него не нужно было плевать, чтобы понять, горяч ли.

— Фильм идет сорок минут. Обещаю вернуться через полчаса. Сможешь обуздать своих демонов — не пострадаешь.

С этими словами Женя поставила раскаленный утюг перед Валерой и, уходя, нажала на кнопку play.

* * *

Она спустилась раньше, чем планировала. Не смогла выдержать полчаса. Дала слабину, пожалела.

Валера был без сознания, когда она подошла к нему. В помещении воняло паленым. Жене было страшно смотреть на ожоги. Не омерзительно, а именно страшно. Но она смогла себя заставить…

К ее удивлению, раны оказались не такими жуткими, какими представлялись. То ли Валера смог себя хотя бы частично контролировать, то ли Женя недостаточно близко поставила утюг. Швырнув его в бочку, она побежала за уколом.