Там, где растает мой след

Сначала она ввела снотворное и обработала ожоги (надела перчатки, взяла пинцет, чтобы не касаться его тела ТАМ). Потом отвязала Валеру от кресла и пнула то в угол, чтобы позже выбросить. Женя удлинила цепь, на пол постелила матрас и уложила Валеру. Перед тем, как уйти, поставила у новой лежанки воду, хлеб, подсолнечное масло, его и в пищу можно, и раны мазать, детскую присыпку и пачку анальгина.

В тот же день она уехала в Москву на четыре дня.

Вернулась вымотанная, но удовлетворенная. Все идет по плану!

Женя долго оттягивала момент и все же заставила себя спуститься.

Валера сидел, привалившись спиной к стене, и болтал ногами. Эта привычка у него появилась недавно. Когда он сидел, привязанный к креслу, и ступни его оставались подвижными, он крутил ими, покачивал, взрывал носками утрамбованную землю, постукивал по ней пятками. И вот сейчас, уже освобожденный от пут, Валера продолжал сидеть и шевелить одними лишь ногами.

Воду он выпил, как и таблетки, а хлеб почти не тронул.

— Болит? — спросила она.

Он пожал плечами.

— Дай посмотрю.

Валера крепко схватился за полотенце, которым прикрывал пах, и мотнул головой. Вначале она не говорила с ним, теперь он с ней.

— Я принесла воды и таблеток. — Женя кинула на лежанку пластиковую бутылку с минералкой и упаковку анальгетика. — Сейчас суп сварю, поешь горячего.

Женя, схватив горшок, удалилась.

Вернулась с чистым. Еще принесла бумаги туалетной, полотенец, мыла. И вернула Валере костюм на завязках. Она думала, пока суп варится, он помоется, оденется, но он только попил и остался сидеть на матрасе, болтая ножками.

— Суп готов, — сказала Женя. И поставила его перед Валерой. Не бог весть какой, пакетный, но он вкусно пах и выглядел веселенько из-за макарон-звездочек. — Поешь.

Валера не шелохнулся. Усыпляет бдительность? Хочет, чтоб она подошла и тогда он ее схватит? Сейчас, когда свободны и руки, и ноги, это можно проделать. Но Женя все равно сделала шаг вперед. Она всегда была готова к атаке и спускалась в подпол только с газовым баллончиком. Точнее, она с ним нигде не расставалась!

С осторожностью Женя подошла на расстояние столь близкое, что если б Валера захотел, то дотянулся бы пяткой до ее носа и с размаху пнул по нему. Раньше он предпринимал подобные попытки, когда она перевязывала путы. Без надежды на успех, с одним лишь желанием причинить боль.

— Вкусный суп, ешь! — Женя взяла тарелку, чтобы дать ее в руки Валеры. Если что, выльет суп ему в лицо.

Но этого делать не потребовалось. Пленник начал послушно есть. Он хлебал суп до тех пор, пока тарелка не опустела.

— Хочешь еще или наелся?

— Спать хочу, — ответил он. Это были первые слова, которые он произнес за сегодня.

— Подушку дать?

Он поднял на нее глаза. До этого смотрел на свои ступни. Они и сейчас ходили туда-сюда, как будто бултыхали воду, в которой сидел Валера. Ему представлялось, что он на море? Или так он разрабатывает ноги, чтобы они обрели силу для рывка?

Ответ пришел, когда Женя увидела его глаза — совершенно пустые! — и ответ был «нет». Ничего Валера не замышлял. Он бултыхал ногами в воображаемом море.

Женя сломала ЕГО!

Отомстила.

Так почему ей не легче? А плакать хочется еще сильнее, чем в те дни, когда у нее ничего не получалось.

* * *

Женя занималась сборами. Она получила студенческую визу в Италию и готова была переехать. Ее взяли в Миланскую школу искусств на подготовительный факультет. Естественно, за деньги. Но лучшим студентам там дают стипендии. Зарекомендует себя, станет полноправной студенткой, и визу продлят, нет — останется в Италии нелегально. Главное, попасть туда!

Женя понимала, что возвращаться в Россию — не вариант. Она преступница, пусть и не пойманная. По ней тюрьма плачет.

— Что ты хочешь? — спросила она у Валеры, когда спустилась к нему.

Делала она это нечасто в последнее время, но он всегда ее ждал. Радовался, увидев, и хныкал, когда Женя уходила.

Сейчас же он, сжавшись в клубок, раскачивался из стороны в сторону.

— Я накормила тебя и напоила. В туалет ты ходил. Что тебе еще надо?

— Не закрывай люк.

— Если тебе страшно в темноте, я оставлю свечу. Или, хочешь, включу кино?

— Хочу. Но люк все равно не закрывай.

— Жирно будет, — рявкала она и уходила. Потом возвращалась и ставила ему «Крепкий орешек». Этот фильм Валера знал наизусть и все равно любил его сильнее остальных блокбастеров.

Но больше этого Валеру радовало другое: когда Женя занималась вышивкой, сидя в кухне, слушала музыку на кассетном магнитофоне и позволяла ему за этим наблюдать. Пленник спокойно сидел на своем матрасике, жмурился на льющийся в подпол дневной свет и беззвучно подпевал исполнителям. Всем, кроме одной певицы, чьего имени он не знал. Она пела про своего мальчика, который должен ее вспоминать. От этой композиции Валере становилось тоскливо.