ЗакТаунли:
Я бы с радостью подставился под его меч в любое время.
Калеб Смит:
Ха-ха. Я тоже. Он сидел вчера вечером передо мной в автобусе. Я чуть не лизнул его в шею.
Эрик Вассерман:
Спокойно, девочки! Я его уже застолбил.
Беру телефон.
Слишком поздно. Я только что понял, что спалился. Может, он не заметит?
В ожидании, когда Роберт приобщиться к двадцать первому столетию, просматриваю фотографии. Их большая часть, похоже, сделана во время футбольных матчей. И сделана профессионально. Мелкие папарацци-охотники, кажется, выкупили их у какой-то компании, которая профессионально фотографирует школьные мероприятия, а потом размещает их онлайн для продажи родителям. Роберт есть на каждой фотографии: на нескольких он в униформе своего оркестра, но чаще в костюме. Сложно сказать, кого он изображал в этом году, но на фотографиях он одет в чёрное, а лицо разукрашено полосками и завитками. На паре фотографий в руках у него меч.
Ага, а вот и переворот. Это кадр, на котором заснято сальто, выполненное с чёрного подиума прямо на землю.
Есть ещё видео. Открываю его. Он и ещё один парень стоят на сцене эстрады, очень похожей на сцену в Нортшор-парке. Кажется, они выступают с рэп-импровизацией. Что-то типа рэп-баттла. Или, возможно, какое-то соревнование, потому что они по очереди рифмуют, а дети возле сцены внизу после некоторых строк гудят и смеются. Сложно разобрать все слова. Но слышно, как парень с камерой громко и чётко кричит: «Давай, детка. Задай жару!»
Тихо посмеиваясь, открываю онлайн-журнал на школьном веб-портале и добавляю Роберту четыре бала.
Глава
10
Я не прибил их. Я хотел бы их прибить, но им везёт: занятия оркестра у нас в разное время и у меня нет времени их искать.
Во время обеда Эндрю снова открывает фан-страницу и зачитывает некоторые комментарии вслух. Он смеётся так, что по его щекам текут слёзы. И на шестом уроке матанализа Эндрю приходится ненадолго выйти из классной комнаты, когда прямо посередине разбора практических задач его пробивает на «ха-ха». В классе звучат предположения одноклассников, что вдруг такого смешного могло произойти и тут и там раздаётся хихиканье.
Внедорожники тёти Уитни и тёти Оливии припаркованы на подъездной дорожке, поэтому я паркуюсь на улице. В груди появляется маленькая искорка надежды, что, возможно, пока я был в школе, мой отец отбыл в мир иной. Что бы сказал Эндрю по этому поводу?
Когда я вхожу в дверь гаража, мама суёт мне в руки поднос с куриными пальчиками и картофельными шариками:
— Отнести это, пожалуйста, твоим двоюродным братьям и сёстрам. Они — в твоей комнате.
— Почему они в моей комнате?
— Потому что мне не было куда их деть, — отвечает она резко. Мама выглядит вымотанной и сердитой.
— Где тётя Уитни и тётя Оливия?
— Вершат суд. Где же ещё?
Она бросает в раковину мойки сковороду и включает воду, после наливает немного моющего средства и начинает со злостью скрести посуду.
В моей комнате темно и душно. Здесь чувствуешь себя так всегда при слишком большом скоплении людей. Одна из моих сестёр, возможно, Фрэнни, нашла в моём шкафу старую приставку NintendoGameCube и теперь близнецы, сидя на полу, играют в SuperSmashBros. В комнате царит суматоха и свалка. Фрэнни сидит за моим компьютером, а Ноа и два сына тёти Уитни — пятилетний Джуд и восьмилетний Брайан — устроили на моей кровати чёрт-те что. Включаю свет. И тут же замечаю черную линию, тянущуюся по всем стенам комнаты, поверх сертификатов в рамках, фотографий на моей доске объявлений, дверям шкафа, свисающей с дверной ручки оркестровой куртке, книжной полке и книгам.
Я с грохотом ставлю еду на стол и бросаюсь обратно в кухню: