Там, где ты (ЛП)

Роберт поднимает винтовку и следующие десять минут, не обращая внимание на добродушные поддёвки друзей, выходящих с танцев, учит меня делать одинарный бросок: сначала удерживать винтовку, повернув левую ладонь вверх, а правую — вниз, потом правой рукой толкнуть ложу винтовки вниз, а левой — вверх и отпустить, когда винтовка будет направлена точно вниз. Винтовка делает один оборот, и я ловлю её в обратном положении — винтовка направлена совсем в другую сторону. Или что-то приближённо к этому.

Такие «фокусы» требуют ловкости, поэтому недолго и сосредоточенно попрактиковавшись, у меня всё же получается.

— Гвардейцы рулят! — выкрикивает кто-то. Роберт машет в ответ.

Он взобрался на багажник и теперь с интересом наблюдает за моими упражнениями:

— Хотите знать десять причин, почему стоит встречаться с гвардейцем?

— Давай послушаю, — говорю я, подбрасывая винтовку снова.

— Десять: мы всегда знаем, как строить людей. Девять: мы постоянно совершенствуемся. Восемь: мы носим облегающую одежду. Семь: мы работаеми на футбольном поле, и в гимнастическом зале. Шесть: мы привыкли к стволам любых размеров. Пять: мы всегда стремимся к идеальному исполнению. Четыре: мы хорошо умеем работать руками. Три: мы очень гибкие. Два: мы всегда хотим быть сверху. И первое: нам нравится заставлять людей вопить и кричать.

Роберт произносит всё это с невозмутимым видом ровно до третьего пункта. Но потом я начинаю хохотать, и, совсем потеряв контроль, пропускаю удар, который чуть не сломал мне два пальца. Не то, чтобы все эти пункты были смешными. Нет, просто в исполнении Роберта они звучат довольно весело.

Я трясу руками, которые пронзает сильная боль.

— Хотите научу делать двойной бросок? — спрашивает он, всё ещё широко улыбаясь.

— Да, хочу.

Глава 13

Роберт

По возвращении домой застаю спящую на диване маму под тихо работающий телевизор. Выключаю его.

Из коридора вижу, как тётя Оливия сидит в спальне родителей в шезлонге и перебирает фотографии в коробке, которую мама обычно держит на полке в своей гардеробной. Тётя Оливия вытаскивает фотографию и кладёт её аккуратно в одну из разложенных вокруг стопок.

Потом, видно, почувствовав моё присутствие, поднимает глаза и жестом подзывает подойти.

Тётя Уитни лежит на постели рядом с отцом. В спальне тихо, слышны только слабое похрапывание тёти Уитни и гудение кислородного компрессора. Кажется, отец тоже уснул, но скорее всего он без сознания или же находится в искусственной коме. Черепное давление не даёт ему закрыть глаза полностью и то, как он выглядит, сильно сбивает с толку.

Я разворачиваюсь и на глаза попадается небольшой блокнот, всё также лежащий на прикроватной тумбочке.

— Мама сказала, что ты ходил на танцы, — говорит тётя Оливия тихо.

В её вопросе нет упрёка, так что я усаживаюсь на карточный столик у изножья кровати мамы и отца. Лежащий на нём паззл почти собран. Мой взгляд сразу же прикипает к одному фрагменту. На нём изображено что-то крошечное коричневого цвета на голубом фоне. Я нахожу в паззле место для фрагмента, и теперь усы кота закончены.

— Было весело? — спрашивает она.

Лучший вечер в моей жизни.

— Да.

— Хорошо.

— Как отец?

Она прекращает перебирать фотографии и бросает на него взгляд.

— Он спокоен. Не думаю, что ему больно. Медсестра из хосписа сегодня обтирала его губкой. И он дома.

Её лицо искажается, как будто она сейчас заплачет, но вместо этого тётя Оливия опускает глаза обратно на коробку с фотографиями.

Я снова возвращаюсь к блокноту. Мне очень интересно, что же написал там отец. Чувствовал ли он необходимость в этом? Было ли ему что сказать? А если было, то были ли это тёплые слова любви? Или холодные слова безразличия? И почему меня это вообще волнует?! Я смотрю обратно на столик и встраиваю в паззл ещё один фрагмент.

Тётя Оливия берёт фотографию и внимательно её рассматривает.

— Ты так похож на него в твои годы. Посмотри на эту, — она прижимает коробку к груди и, протягивая мне фотографию, осторожно перемещается в шезлонге вперёд, стараясь не опрокинуть остальные фото.

Я беру снимок. На нём мне исполнился, может, год и я лежу на лоскутном одеяле на полу гостиной. Отец надел на голову футболку, как Корхолио из мультсериала «Бивис и Баттхед». Я смотрю на него и смеюсь. Натянуто улыбнувшись, возвращаю фотографию обратно и беру из стопки следующую: на фото мой отец с каким-то мужчиной стоят на коленях на берегу озера и держат в руках свой улов.

— Мне знакома эта кепка.

Она улыбается:

— Он любил эту кепку и никогда не ходил без неё на природу.

— Ему нравилось отдыхать на природе?

— Очень.

— Кто это с ним?

Она наклоняется к фотографии, пытаясь рассмотреть.

— Это Патрик О’Келли, — говорит она, улыбаясь с ностальгией. — Он старый коллега и друг твоего отца.

Замечаю, что между двумя мужчинами стоят на коленях мальчик. Только взрослые, Роберт. Чувствую, как к горлу подступает комок:

— А кто этот ребёнок?