Там избы ждут на курьих ножках

– Ой, какие, Маня, подсвечники у вас красивые, один дракон, второй дракон, третий… – вскрикнул старикашка, округлив и без того круглые глазенки. – А я как-то во дворец захаживал, там того же мастера произведение: девица красоты неописуемой, на голове кирпич, а на кирпиче тазик с цветами… – Он долгим взглядом посмотрел на удивленную Маньку и обернулся к Дьяволу. – И что? Как мне объяснить, что линии мастера имеют некоторую пространную природу и те же руки мастера легко лепят и Сатану, и Спасителя?

Дьявол хитро прищурился, но Манька уже догадалась, в какой дворец захаживал старик.

– Вы меня имеете в виду? И Благодетельницу? Только это на меня возложили кирпич и тазик с цветами…

Старик изменился в лице.

Он только сейчас заметил, что на шее Маньки висит медальон: золотая монета в обрамлении креста крестов. Взгляд его сразу стал завистливым, пальцы слегка задрожали, он поперхнулся и подавился, долго смотрел на грудь, будто не верил, потом прокашлялся, вышел из-за стола, приблизился, слегка нагнувшись, обеими руками взял медальон и поднес к глазам, поворачивая из стороны в сторону, попробовал золото на зуб.

Зуб обломился и выпал.

Его выпавший золотой зуб вызвал в нем еще большее удивление. Глаза округлились до предела, густые заросшие брови поднялись домиком.

– Что, неймет? – поиздевался над ним Дьявол.

Старик ничего не ответил, сунул руки в карманы и весь обиженный с укоризной повернулся к Дьяволу. С минуту между ними происходил молчаливый разговор, будто стояли друг перед другом ростовщик и ободранный до нитки господин. Весь вид одного выражал торжествующее злорадство, второй пытался что-то сказать, но сказать ему было нечего, ибо он был обобран.

– Манька, – вдруг заорал старик Борзеевич с каким-то заливистым задором, от которого она оторопела. Она еще не успела насладиться завистью истинного знатока ценностей, обладателем которых была, от его крика мысли вылетели из головы. – Сейчас Луна выйдет! Полная! Пошли скорее смотреть, как люди в зверей оборачиваются!

Дьявол тоже заторопился, посмотрел куда-то сквозь стену, передернул затвор двери, и она проехала в сторону, выставляя в качестве щита зеркало. Потом он провалился сквозь стену, и Манька смекнула: то же самое он проделал в бане.

Она бегом поднялась на чердак.

Старик с одобрительной улыбочкой уже смотрел на то, что творилось на поляне.

Снедаемая любопытством, Манька бесцеремонно отпихнула старика, и высунулась в окно сама. Старик Борзеевич пролез под нею, выставляя голову наружу. Манька недовольно поморщилась и уступила ему чуть места, отодвинувшись в сторону.

Внизу происходило нечто невероятное…

Огонь неугасимого дерева освещал поляну. Но освещал ее не только огонь, полная луна вышла из-за леса и лила на землю свой призрачно-желтый свет. По всему небу рассыпались крупные мириады звезд, подмигивающие своим мерцанием. Из палаток, что стояли на поляне, выползали люди, корчились на земле и, успокаиваясь, вставали на четвереньки. Тело их начинало меняться – оборотни на глазах приобретали вид совершенных животных. Зверь-оборотень чем-то напоминал волка, но был гораздо крупнее и что-то человеческое в нем оставалось, но то был уже не человек. Острые клыки зверя можно было разглядеть даже на таком расстоянии. Весь вид оборотней внушал и отвращение, и ужас, и восхищение гибкостью и пространственной координацией движений. Глаза их светились раскаленными углями, вбирая свет луны и окрашивая его в цвет крови.

Не зря вампиры вселяли свое сознание в зверя…

Оборотни неторопливо прохаживались по поляне, поджидая, когда остальные пройдут превращение. Из леса выходили новые звери, и теперь их было столько, что Манька растерялась.

– Да-а, – с какой-то задумчивостью произнес Борзеевич, осматривая врага, – хорошо, что солнце на другой стороне светит так же солнечно, как светило днем. Им одну ночь на всех – ох, какая резня начинается! Помилуй меня, Дьявольское терпение, – помолился он, дотронувшись перстом до ее креста крестов на груди. – Смутно припоминаю, как с меня снимали последние портки, когда оно у него закончилось…

– Вы про мрачный период? – уточнила Манька, кусая губы. В глазах ее застыл ужас.

Четверо оборотней вышли на свет перед самой избой и завыли. И оборотни, выстроившись на опушке, завыли в ответ. Рычание их было подстегивающим, между собой они, скорее всего, общались телепатически.

Манька заметила, что руки у старика дрожат, но не от страха. Пальцы сжались в кулаки, на лице заиграла зловещая загадочная улыбка, будто он долго ждал этой минуты…

– Ну, мы воевать будем, или зверями любоваться? Давай, заряжай свой арбалетик, – он подтянул охапку стрел и подтолкнул к Маньке лук. – А то Дьявол меня все корит и корит, а у самого ни в одном глазу из девяти не пристреляно. Когда бы не попросил, все время криво прицел срабатывает!

– А я это… стрелять не умею! – отчаянно покраснев, призналась Манька.

– Учиться никогда не поздно, – философски заметил Борзеевич, но в голосе прозвучало сожаление. Он, очевидно, надеялся поглазеть на стрельбу мастера.