Там избы ждут на курьих ножках

На сорок пятой выпущенной стреле почувствовала себя уверенней – теперь почти каждая стрела достигала цели. По земле стелился черный дым, пожар быстро охватил обширную территорию, оборотни уже не выли, а метались среди огня, обнаружив, что самострельное оружие иной раз стреляет не хуже изготовленного в производственных условиях. В стане врага началась паника, а Манька вдруг успокоилась, стреляя методично и метко, не чувствуя ни угрызений совести, ни злобы, ни азарта, как на тренировках, когда она училась держать дыхание во время бега.

Не оборотни – где-то там за горами, душа-вампир и Бог ее земли стояли перед нею, и море крови не остановило бы ее в этот миг, как Бога, который бился с другим Богом за свою землю, за свою память, за свою жизнь.

Оборотни валились один за другим, открывая беспорядочную пальбу, собирая по дороге то, что осталось из вещей, оружие и палатки. Все же спаслось их много, и многие выходили из леса обгоревшие, израненные, и каждый убитый ею оборотень увеличивал ее шансы выжить в этой неравной битве не на жизнь, а на смерть…

Трапезу изба приготовила отменейшую. На сей раз, наставлениями Борзеевича, изба приоткрыла для себя завесу кулинарного искусства, познав, что не только пироги да шаньги, щи да каша могут стать украшением стола. Собрав на поднос угощения, дьявол и Борзеевич поднялись на чердак, радуясь ее успехам и между меткими выстрелами пытаясь накормить.

– Если реку не обидеть, жить можно припеваючи, – произнес Борзеевич, засовывая ей в рот канопе с икрой и зеленью, Дьявол в это время подавал стрелу.

– Не мечи так, прожуй сначала, проглоти, а после стреляй. Куда они от нас денутся? Мы их так завели, что им теперь, Маня, не жить с тобой на белом свете, – привычно добавлял Дьявол, заворачивая в листья салата рогаликом копченого лосося, добавляя сыра и дольку свежего огурчика.

– Маня, я никогда не надеялся, что кто-то найдет во мне ценные качества, – признавался Борзеевич. – Абы как обо мне лукаво мудрствуют. Пришел человек в мир гол как сокол, пожил на удачу, и канул в лету… все суета сует! – рассуждал старик Борзеевич, отправляя в Манькин рот порцию желе, в котором, как насекомое в янтаре, застыли изваяния печеной картошки и гриба, с прожилками сметаны. – А мудрый там ищет, где другие спотыкаются, а народ, коллективно спотыкнувшийся, понять не может, чем он мудрый тот мудрее, если народ в одну сторону, а мудрый в другую. Вроде и не мудрый был, а пройдет один век, другой, и мудрым стал… Просто, куда ни повернись, на мудреца наскочишь, а мудростью по сей день не пахнет. Сколько на свете живу, а кто-то разве разглядел мой горошек? Если бы не Дьявол, то тебе, Маня, не разгляделось бы!

– Не давай воли глазам, работай умом, – строго советовал Дьявол, поднося еще одну стрелу.

– Нет, ну куда он прет?! – возмущался Борзеевич, когда очередной оборотень бежал к реке.

Это и правда было глупо. Многие кидались в нее, спасаясь от огня, но немногие выжили. Водяные утаскивали их на дно. Тонули оборотни по-человечески, всплывая уже покойниками и прибиваясь к берегу, который был ими усыпан.

– Я, Маня, существо бесплотное, но мысли у меня, как овечки на пастбище… Я их пасу, холю, лелею… – философствовал Дьявол. – А как, думаешь, сужу я людей и нечисть? Пришли они ко мне, встали передо мной – а мне только и остается, что отделить пестрых от черных с белыми. И никакая овца мимо не проскочит. А уж коли не пасут овец, зверей холят, думают, не смогу уловить, так ведь мне только то и надо, чтобы за каждую овцу к ответу призвать. А неработи и овец не пасут, и зверей не привечают… Ты вот как думаешь, Борзеич, мала у меня земля или велика?

– Дьявольскую землю ногами не измеришь! – запихивая в Манькин рот брусничный пирог и поднося чайный напиток к губам, совершенно серьезно отвечал старик Борзеевич, – А махонькая мена у нее!

Манька от угощения не отказывалась, у нее самой руки были заняты. Наконец, она насытилась и отмахнулась.

– Я понять хочу, – спросила она старика, – как ты так ровненько, оборотень к оборотню уложил? Что же они, дураки совсем, чтобы самим друг на друга укладываться?

– А я им раз горошину, они ее хвать, а она им: «Лежать надо, пока война да дело, за что воевать должен? А ты как герой встанешь, когда другие полягут, и будет тебе почет и уважение! Вон сколько мудрых лежат! Что же ты отдуваешься за них?!» – вот они и лежали.

Манька в уме повредилась.

– Так они живые?

– Нет, – ответил Борзеевич. – Зеркало не обманешь, да и зверя тоже. Вампир приказывает: беги – зверь бежит, а человек ни в жизнь бы голову за вампира не положил. Тут они и разошлись во мнениях. А коли человек зверю сказать не смог, что он и не он вовсе, разве ж сделает человек что-то против зверя? Мертвые они, но пока Маня, я одного закидаю горохом, стрелами можно десятерых на тот свет отправить. Но мне горохом сподручнее, не привычен я ко стрелам.

– А что за горошины? – поинтересовалась она.