Там, откуда ушли реки

Песчаный бегунок умеет отлично угадывать приближение песчаной бури и тогда не покидает своего жилища. Сейчас бегунки, как обычно, мечутся вокруг: то несутся к гнезду, то выбегают из него на охоту. Один неутомимый труженик волочит добычу — кусочек зелени. Оказывается, и этот хищник добавляет к своему рациону витамины, содержащиеся в растениях. Возле входа в гнездо — небольшой щелки в песке — настойчиво крутится черный бегунок. Вначале я не обратил на него внимания: мало ли где можно встретить этого самого обычнейшего завсегдатая пустыни. Но потом его поведение показалось подозрительным. Уловит момент, когда нет никого возле гнезда, и заглянет в него на несколько секунд. Потом отбежит в сторонку и заберется на зеленый листик крошечного растения.

Черный бегунок тут неспроста. Он или наблюдатель, или воришка. Придется запастись терпением, оно, как всегда, поможет узнать, в чем дело. Но испытание моего прилежания продолжается недолго. К гнезду приближается песчаный бегунок. Он волочит в челюстях небольшую мушку. До входа остается с десяток сантиметров. Его заметил со своего наблюдательного поста черный бегунок. Короткая схватка и отчаянный воришка несется прочь, а бедный охотник мечется в недоумении, ищет похитителя своей добычи, наверное доставшейся ценой большого труда и поисков. Много раз я был свидетелем набегов черного бегунка, но такое вижу впервые!

Жук-скакун охотится

Большая семья гусениц походного шелкопряда, изрядно попутешествовав за день, устроилась ночевать на кустике верблюжьей колючки, здесь я и застал всю дружную компанию. Солнце недавно поднялось, и от саксауловых деревьев по песку протянулись длинные тени. Красные маки раскрыли свои яркие фонарики и повернулись на восток.

Я невольно остановился возле скопления гусениц. Этот вид отлично приспособлен к ритму жизни пустыни и удивительно рано развивается. В самый разгар весны семейка распадается, великовозрастные гусеницы разбредаются, уже поодиночке заканчивая развитие. Такая торопливость необходима. В пустыне, особенно в засушливые годы, весны бывают скоротечны.

Редкие деревья разнолистного тополя-туранги растут в понижениях и на месте сухих русел

Скопление гусениц выглядело великолепно. Куст будто покрылся бархатным платочком, изящно расцвеченным нежно-голубыми и коричневыми полосками с красными точечками. Гусеницы грелись на солнышке после ночи. Многие из них дергали передней частью туловища в обе стороны: направо и налево, и так без конца, без остановок, будто занимаясь утренней физзарядкой. Особенно быстро совершала свой странный моцион небольшая гусеница, оказавшаяся в стороне от дружной компании.

Почему так вели себя гусенички? Быть может, для того, чтобы скорее согреться, прежде чем отправиться в дневное путешествие?

Пока я разглядывал гусениц, фотографировал их, солнце быстро согрело землю, стало жарко, ночлег многочисленной семейки закончился, и гусеницы постепенно, вытянувшись походным строем, поползли с кустика верблюжьей колючки в путешествие по пустыне.

Проснулись ящерицы и замелькали от куста к кусту, исписали все барханы следами. Наследили и жуки, тушканчики, песчанки, хорьки. А вот и типичный змеиный след — гладкая извилистая ложбинка. Что-то очень много я вижу змеиных следов. Не может быть такого. Пригляделся внимательно — рядом с ложбинками ямки от крохотных ножек. Выходит, обманулся. Не змеиные это следы — это ящерицы ползали по-особенному, по-весеннему, — прочерчивая животиком песок и оставляя следы — приглашения к свиданию. Вспомнилось: ласки, хорьки и куницы во время гона, прыгая по снегу, нарочно припадают к нему брюшком, прочерчивая ложбинку. Такие следы охотники называют «ползунками».

Ушастая круглоголовка заметила меня, приостановилась, прижалась к песку и стала выделывать уморительные фокусы хвостиком. Закрутит его колечком, раскрутит, энергично и сильно потрясет им и снова завернет аккуратной спиралькой. А когда я протянул к ней сачок, неожиданно раскрыла рот, оттопырила в стороны кожные складки на голове, и получилась большая красная и даже немного страшная пасть. Вскоре ей надоело фиглярничать, помчалась по бархану, но не как всегда, а прижимаясь животиком к песку и оставляя следы, подобные змеиным.

Опять я набрел на интересный уголок в сухоречье, под обрывистым берегом, на крутом повороте, где когда-то бурлил водоворот. Здесь саксаул высок и раскидист, растут веселые туранги, колючий чингиль, а на земле — зеленая травка. Сюда, в этот уголок спасения, стремится все живое. Под деревьями медленно вышагивают грузные черепахи, степенно движутся жуки-чернотелки, мелькают вездесущие муравьи, от кустика к кустику перелетают какие-то крошечные бабочки, а под колодцами засели в ожидании поживы мрачные скорпионы.