Среди зарослей саксаула мы видим несколько старых могил кочевников-скотоводов в ограде из глины и многочисленные следы давно брошенной стоянки большого геологического отряда. Дальше дорог нет.
Обратный наш путь по бесконечно ровной пустыне, в изнурительной жаре и под ослепительным солнцем тянется несколько дней с утра до вечера почти без остановок, и подобен поспешному бегству.
На обратном пути, перебирая впечатления поездки, я снова вспоминаю небольшую лужицу, мокрую глину, пчел на цветках и дикую пшеницу. Я все больше прихожу к мнению, что эта пшеница, возможно, дальний потомок зерновых культур, когда-то возделывавшихся здесь древними обитателями Сарыесик-Атырау.
Города были разорены, жители поселений частично истреблены, частично разбежались, культура земледелия погибла, и от нее остались следы орошения и вот такие одичавшие растения. Они, конечно, представляют громадный интерес для современного земледелия, для ученых-селекционеров как исконные местные сорта, приспособленные к особенностям здешнего климата, окружающей природы.
Нам надо обязательно заглянуть в это место. Не сбиться бы с пути. И я тщательнее прежнего слежу за дорогой, останавливаюсь в сомнительных местах, боюсь потерять следы нашей машины. Вот и тот бархан, возле которого была лужица. Я с нетерпением спускаюсь вниз. Лужица давно высохла, глина, когда она была еще влажной, вся истоптана следами одичавших лошадей. Они уничтожили всю зелень, съели и одичавшую пшеницу… Я проклинаю себя за неосмотрительность, за упущенную возможность преподнести растениеводам отличный подарок. Будет ли когда-либо найдена дикая или одичавшая пшеница в Сарыесик-Атырау?
Всегда нелегко осмыслить до конца тот или иной факт, событие, случайное наблюдение. Поняв же значимость, никогда нельзя откладывать его обследование на будущее. Все, что можно сделать сегодня, непозволительно переносить на завтра.
Как будто повеяло прохладой, стало легче, дышать, сказывается близость поймы реки Или.
Гусеница бражника такой же зеленой окраски, как и листья лоха, которыми она питается
Здесь другой климат, испарение воды понижает температуру, нет страшного раскаленного зноя и сухого воздуха. Вот и редкие рощицы туранги. Между деревьями поднялся столб пыли. Он все ближе, и вскоре показывается табунок верблюдов. Они без пастуха, но сыты и с полными, торчащими кверху горбами. Поглядели на нас, постояли, вытянув длинные шеи, и принялись щипать листву деревьев.
Я впервые вижу «корабль пустыни» за этим необычным занятием. Около 7 миллионов лет назад в здешних краях обитали гигантские верблюды Гигантокамелесь лонгипес. Тогда климат был влажнее, росли и гигантские растения. Быть может, далекие предки современного верблюда кормились листвой деревьев и поэтому имели такие длинные шеи. Так же как и жирафам, им приходилось довольствоваться такой едой, наверное, не случайно: низкие растения объедали другие травоядные животные — дикие лошади, антилопы, газели, козы да бараны. Длинная шея осталась у потомков гигантского верблюда.
Показался тугайчик из лоха. Каким он кажется темным после светлой пустыни! Здесь под каждым деревом тень. Мы соскучились по ней! Выбираем самую большую и густую тень, останавливаемся, изнеможенные, вываливаемся из машины с чувством облегчения, бросаемся на прохладную землю. Издалека доносится звук мотора. Отсюда недалеко и шоссейная дорога.
Рано утром солнце взошло над пустыней, и сразу же почувствовались его жаркие лучи. На небе ни облачка. Сегодня день будет полыхать от зноя. Нам предстоит далекий путь обратно, и поэтому мы мчимся по асфальтированному шоссе. Всюду на обочинах торчат неподвижными столбиками суслики, не шелохнутся, сложили на пухлых животиках маленькие передние лапки, поверулись к солнцу, встречают его, и мне чудится, будто оно, большое и красное, отражается в их больших черных глазах. Малышей среди них — ни одного. Впрочем, они недавно расселились из родительских гнезд и сейчас впервые самостоятельно знакомятся с миром.
Интересно бы посмотреть, как сейчас ведут себя те суслики, которые живут не у дороги, а вдали от нее. Эти же привыкли к машинам, не обращают на них никакого внимания, будто и нет их, содрогающих землю и извергающих дым и чад.
Весь день проходит в стремительном беге машины, из пустыни к далеким горам и городу.
Вдоль синего озера
Пустыня молчит. Как сурово безмолвье песка.
НА ДВОРЕ ЛЬЕТ ДОЖДЬ, И, ПРОСНУВШИСЬ ДО РАССВЕТА, я удивляюсь необычной тишине. Город будто замер. Потом догадываюсь: выпал ранний снег. Мягкое его покрывало заглушило звуки пробуждающегося города.