Там, за рекою, — Аргентина

— В наборе два последних материала, пишите, чтобы нам не пришлось прерывать серию, — угрожала редакция «Света праце».

К этому присоединились и земляки в Буэнос-Айресе.

— Значит, вы хотите пройти мимо глубинных районов Южной Америки, самой интересной части континента? Значит, вы не заснимете водопады Игуасу? Значит, вы вообще не заглянете в Чако?

Чако! Здесь, в холодном тумане, окутавшем Буэнос-Айрес, даже само это название звучало пленительно. Мы тотчас же оживили в памяти школьные и полученные другим путем знания географии. Чако делится на южное — аустрал, среднее — сентрал и северное — бореал. Там живут индейцы, среди которых когда-то бродил А. В. Фрич. За Чако между Парагваем и Боливией шла нефтяная война, которую журналисты окрестили «зеленый ад». Там тепло, как в Африке. Там… что еще есть там?

— Там множество чехословацких крестьян, — сказали земляки-крестьяне в Буэнос-Айресе. — И вообще это — вторая Чехословакия: там, дома, среди своих, вам будет хорошо писать.

Это был снаряд крупного калибра. Удар по живому месту. От самого Конго мы даже не смели и думать об остановке для работы. Именно поэтому запасы репортажей были на донышке. Не стоило приниматься за новую часть света, пока голова забита Африкой…

Чаша-бунтовщица победила, сторонница плана была разбита наголову. Завтра выгружаем «татру», через неделю едем в Чако.

Пампа и статистика

Перезревшие апельсины в садах северо-восточного предместья дождем сыпались с деревьев и валялись на тротуарах и на проезжей части дороги. Июльское солнце упрямо выбиралось из липкого тумана, обещая быть там, на севере, более щедрым, свободным, избавленным от надоедливого общения с простуженным океаном. Улицы уже не были забиты очередями перед кинотеатрами, как накануне, когда мы возвращались из Тигре и были вынуждены двигаться в объезд, боковыми улицами, потому что регулировщик обеспечивал неприкосновенность колонне «спортсменов»,

— Che, mira, qué es eso? — удивленно воскликнул парень с мячом в руке и замер, разинув рот. Пальцы другой его руки продолжали торчать в воздухе, словно невидимый магнит вынул из них яблоко как раз в тот момент, когда они подносили его ко рту.

«Ой, посмотри-ка, что это?» — спрашивали его глаза, сопровождавшие до самого перекрестка серебристо-серую машину незнакомой формы. Регулировщик, стоявший на своей кафедре, протянул руку, выпуская нас из путаницы улочек предместья на центральный проспект, ведущий из города. Затем двухэтажный перекресток со въездом на второй этаж авениды Хенерал Пас, поворот влево и снова лабиринт улочек. «Pilar, ruta nacional 8», объявил, наконец, дорожный указатель, когда спидометр отщелкнул двадцатый километр от центра города. Дома, ранчо, пустые парцеллы, сады и мастерские выстроились в ряд вдоль Национального шоссе 8, и было похоже, будто они так и не кончатся до самого Чако. У аргентинцев есть хорошее слово на испанском языке: «paciencia». Терпение! На семьдесят пятом километре от начала пути рядом с проезжей частью дороги мелькает надпись: «FIN ZONA URBANIZADA». Ура! Конец города, мы в пампе!

Пампа! И в Африке нам приходилось ехать по пампе. На десятки, сотни километров тянулась она по суданской равнине — мертвенно-желтая, как человек, умирающий от жажды. Двойная лента, накатанная колесами автомобилей, словно ржавая проволока, тянулась там в высохшей, мертво шелестевшей траве. Но какой свежей, без морщин может быть пампа, напоенная недавним дождем! Телеграфные столбы вместе с залитыми асфальтом щелями дороги из бетонных плит отсекают кусочки расстояния от бесконечного зеленого ковра, единственным орнаментом которому служат колья, проволока и несметные стада пасущегося скота. Как доверчиво стоят здесь за тройной изгородью эти великолепные коровы, как благоразумно поворачивают они головы и снова склоняются к вечно накрытому для них столу! Их глаза выражают удовлетворение и здоровье. Пампа принадлежит им днем и ночью, зимой и летом, в солнце и дождь. Они понятия не имеют о том, что такое коровник, поилка, солома. У них великолепная длинная шерсть, которая напоминает скорее волосы. Едешь десять, сто километров, иногда среди кольев мелькает постройка или простое ранчо, телеграфные провода пронзают аллеи кипарисов, а за проволочной изгородью все те же коровы, бесчисленные, вечно жующие!