Танец блаженных теней

Я открыла рот, чтобы ответить, но, хотя я и чувствовала себя довольно протрезвевшей, единственным звуком, который оттуда вырвался, было громкое безрадостное хихиканье. Он притормозил у нашего дома.

– Свет горит, – сказал он. – Иди и как на духу расскажи обо всем родителям. И помни, если ты не расскажешь, то расскажу я.

Он даже не заикнулся о том, чтобы заплатить мне за вечер, проведенный с его детьми, да и мне было как-то не до того.

Я вошла в дом и попыталась сразу проскользнуть наверх, к себе в комнату, но мама меня окликнула. Она вышла в переднюю, там было темно, потому что я не включала свет, и она, наверное, унюхала меня, потому что изумленно вскрикнула и бросилась вперед, как будто увидела, что кто-то падает. Мама схватила меня за плечи, потому что я действительно валилась через перила, сраженная своей фантастической невезучестью, и тогда я рассказала ей все с самого начала, не забыв упомянуть даже Мартина Колингвуда и мои игрища с флаконом аспирина, что было ошибкой.

В понедельник утром мама села на автобус до Бейливиля, нашла там винно-водочный магазин и купила бутылку скотча. Потом ей пришлось ждать обратного автобуса, на остановке она встретила нескольких знакомых, а бутылка торчала из сумки, и мама мысленно ругала себя последними словами, что не взяла подходящей хозяйственной торбы. Вернувшись в городок, она, пропустив ланч, направилась прямо к Берриманам. Мистер Берриман еще не ушел на фабрику. Мама зашла к ним, поговорила с ними обоими и произвела прекрасное впечатление, а потом мистер Берриман подвез ее домой. Она разговаривала с ними открыто и без лишних эмоций, как умеет только она, и это всегда приятно удивляет людей, приготовившихся к непростому разговору с матерью. И мама рассказала им, что, хотя я довольно хорошо учусь в школе, я крайне заторможена или весьма эксцентрична в своем эмоциональном развитии. Представляю, какое впечатление этот анализ моих поступков произвел на миссис Берриман – большую поклонницу книг по детской психологии и педагогике. Отношения между ними потеплели, когда мама раскрыла специфический аспект моих трудностей и обезоруживающе перешла к истории с Мартином Колингвудом.

Несколько дней спустя весь город знал и вся школа знала, что я пыталась покончить с собой из-за Мартина Колингвуда. Но к тому времени и весь город, и вся школа знали, что в субботу вечером Берриманы обнаружили меня пьяную, шатающуюся и в одних трусах в комнате с тремя парнями, одним из которых был Билл Клайн. Мама сказала, что я должна заплатить за бутылку, которую она отнесла Берриманам, из тех денег, что заработаю, нянча детишек, однако все мои клиенты растаяли, словно последний апрельский снег, и бутылка так и осталась бы неоплаченной, если бы в июле в доме напротив не поселились новые жильцы, которым понадобилась нянька до того, как они успели пообщаться с соседями.

Еще мама сказала, что было большой ошибкой позволить мне гулять с мальчиками и что я не выйду за порог, пока мне не исполнится шестнадцать, раз так. Это оказалось вовсе не так уж трудно, потому что почти до шестнадцати лет меня и так никто не приглашал на свидания. Если вы думаете, что приключение у Берриманов сделало меня желанной участницей оргий и пьянок в городе и округе, то вы очень сильно ошибаетесь. Чрезвычайная огласка, которую получил мой первый дебош, похоже, оставила на мне несмываемую метку злой судьбы, как на девушке, которая, забеременев без мужа, разродилась бы целой тройней: все от нее шарахались бы. Как бы то ни было, у меня одновременно были и самый молчаливый телефон, и самая испорченная репутация среди всех старшеклассниц. Мне пришлось мириться с этим аж до следующей осени, когда толстая блондинка из десятого класса сбежала с женатым мужчиной, а двумя месяцами позже ее нашли в местечке Су-сен-Мари, живущей во грехе – уже с другим. Тогда все тут же обо мне забыли.

Однако у этого дела был и положительный, неожиданно замечательный результат: я совершенно исцелилась от Мартина Колингвуда. И не только потому, что он тут же повсюду стал болтать, будто всегда считал меня ненормальной и, мол, в том, что касается его, гордости у меня не было ни капли; всего лишь месяц, даже неделю назад моя нежная фантазия справилась бы и с этим, нашла бы обходной путь. Так что же именно вернуло меня к жизни? Ужасная и завораживающая реальность моего бедствия, то, как именно все произошло. Нет, не то чтобы мне это нравилось. Я была застенчивая девушка и здорово настрадалась оттого, что на меня все показывают пальцем. Но то, как развивались события в тот субботний вечер, – вот что очаровало меня, я чувствовала, что мне довелось воочию увидеть бессовестную, завораживающую, потрясающую абсурдность того, как сама жизнь импровизирует свои невыдуманные сюжеты. Я видела это и глаз не могла отвести.