— За Дозор, — Вик полоснул снова. На сей раз Джон поймал его запястье и начал выворачивать руку, пока тот не выронил кинжал. Долговязый стюард отпрянул назад, подняв руку, как будто говоря: «Не я, это был не я». Люди кричали. Джон потянулся за Длинным Когтем, но его пальцы словно одеревенели и стали неловкими. Почему-то он не мог достать меч из ножен.
Потом перед ним вырос Боуэн Марш, по щекам у него текли слезы.
— За Дозор, — он ударил Джона в живот. А когда убрал руку, кинжал остался там, куда он его воткнул.
Джон упал на колени. Он нащупал рукоятку кинжала и выдернул его. На морозном ночном воздухе рана словно дымилась.
— Призрак, — прошептал он. Боль накрыла его.
Десница королевы
Дорнийский принц умирал три дня.
Он испустил последний судорожный вздох на рассвете, мрачном и черном, когда темное небо извергало холодный ливень, превращая кирпичные улицы старого города в реки. Дождь затушил большинство пожаров, но струи дыма до сих пор поднимались из тлеющих руин бывшей пирамиды Хазкара, а великая черная пирамида Йеризана, в которой устроил себе логово Рейегаль, громоздилась в темноте, напоминая толстуху, увешанную сверкающими оранжевыми драгоценностями.
Он не замечал никаких следов драконов, впрочем, и не ожидал их увидеть — драконам не нравился дождь. Тонкая красная полоса на восточном горизонте отмечала место, откуда вскоре должно было появиться солнце. Зрелище напоминало Селми первую кровь, проступающую из раны. Зачастую, даже при глубокой ране, кровь появлялась раньше боли.
Он стоял у парапета на вершине Великой Пирамиды, проводя очередное утро в изучении неба, зная, что рассвет должен наступить, и надеясь, что королева придет вместе с ним.
Сир Барристан вошел внутрь. Дождевая вода стекала вниз по его белому плащу, сапоги оставляли мокрые следы на полу и коврах. По его приказу Квентина Мартелла положили на постель самой королевы. Юноша был рыцарем, и к тому же принцем Дорна. Позволить ему умереть на ложе, ради которого он пересек полмира, было бы милосердным. Постель оказалась безвозвратно испорчена — простыни, одеяла, подушки и матрасы воняли кровью и дымом, но сир Барристан полагал, что Дейенерис простит его.
Миссандея сидела у постели умирающего. Она оставалась с принцем день и ночь: заботилась обо всем, что ему еще требовалось; давала ему воду и маковое молоко, когда у него хватало сил пить; прислушивалась к редким вымученным словам, которые он выдыхал время от времени; читала ему, когда он утихал; засыпала в кресле рядом с ним. Сир Барристан просил виночерпиев королевы помочь, но зрелище сожженного человека было слишком даже для самых смелых из них. И Голубые Грации не пришли, несмотря на то, что он посылал за ними четыре раза. Возможно, последнюю из них уже унесла бледная кобыла.
Маленькая переписчица c Наата подняла голову при его приближении.
— Почтенный сир. Принцу уже не больно. Дорнийские боги забрали его домой. Видите? Он улыбается.
— Накрой его.
Миссандея натянула покрывало на лицо принца.
— Что с ним сделают, сир? Он так далеко от дома.
— Я позабочусь, чтобы он вернулся в Дорн.
— Ступай спать, дитя. В свою собственную постель.
— Если ваша слуга не слишком дерзка, сир, вам следует сделать то же самое. Вы не спали всю ночь.