Танго на цыпочках

— Во. — Ксюха распахнула дверь, чтобы попасть в комнату, Тимуру пришлось протиснуться мимо хозяйки дома, и та, не упустив момента, прижалась теплым боком…

— А чё? — копируя манеру Оксаны проговорила Сущность, — ты ж в монахи не записывался.

— Извините, — Салаватов вежливо убрал нежные руки со своей шеи. Он чувствовал себя деревом, которое оплетают лианы, если память не изменяет, то эти лианы в конечном итоге дерево душат. Оксана презрительно фыркнула и отвернулась.

В комнате было сумрачно, и даже темно. Плотные шторы надежно хранили покой святилища. Да, больше всего, комната походила именно на святилище, только вместо алтаря — письменный стол, застланный белоснежной скатертью, а вместо икон — фотографии. Много-много фотографий. На стенах, на столе, на книжных полках, на полу… И с каждого снимка глядела Лара.

— Ну, как, нравится? — Оксана больше не пыталась прижаться или обнять, но все равно ее присутствие смущало Тимура, будто Лара могла увидеть.

К черту Лару.

В ответ она рассмеялась с очередной фотографии.

— Это Вика устроила, когда из больницы вернулась, все деньги, которые заработать удавалось, пускала либо на дозу, либо на этот мавзолей. Правда, первое время пыталась держаться, но, стоило один раз на кладбище съездить и крышу сорвало окончательно. На меня — ноль внимания. Сидела целыми днями и разговаривала. Прикинь, с фотками разговаривала, все каялась и клялась. Что еще? — Оксана поскребла лоб наманикюренной лапкой. — А, вспомнила, к сестре Ларкиной ездила.

— Зачем?

— Просто так. Поглядеть, как живет. Она вообще спокойная была, грозится — грозилась, но ничего не делала. Только в последнюю неделю… Нет, недели две, где-то так, Вика нервничать начала. По квартире бродила, одежду перебирала, точно готовилась для чего-то. Уходила…

— И ты ее отпускала?

— А что? — Удивилась Оксана. — Мне ее на цепь посадить надо было? Или запереть? Может, она к клиенту ходила или еще куда, чего это я препятствовать должна? Я б и не заметила ничего, только позавчера она вернулась сама не своя — бледная вся, почти до зелени, и несет какую-то околесицу. Все звонить кому-то хотела, номер наберет и бросает, набере и бросает. А потом говорила. Угрожала кому-то.

— Кому?

— Я не слушала. Думала, таблетку дам, она и успокоится, а Викуша сбежала, бродила где-то до полуночи, вернулась только утром, с ножом в руке, и заявила так уверенно, что, дескать, теперь у нее точно все получится, и никто не помешает. Тогда я уже и «Скорую» вызвала, мало ли что у нее в башке перемкнет, еще прирежет на фиг.

— Значит, ее забрали?

— Забрали. Надеюсь, надолго, а то как-то страшновато мне. Теперь как подумаю, что столько времени я прожила бок о бок с психичкой, так прям не по себе деется.

— А встретится с ней можно?

— Ой, да ладно тебе, встретится, да она счаз как овца, все видит, все слышит и ни хрена не соображает. Вавик ее в закрытую клинику определил, туда даже меня не пускают.

— Кто такой Вавик? — Машинально спросил Салаватов.

— Мой бойфренд. Классный мужик, ревнивый только, так что ты, давай, двигай отсель, а то Вавик придет, мало не покажется!

Тимур хотел спросить, если неведомый ему Вавик столь ревнив, тогда как следует расценить недвусмысленные намеки Оксаны. Или нет никакого Вавика, а девчонка придуривается, цену набивает. Что ж, вполне возможно, но выяснять детали Салаватов не стал. Некогда.

Мой дневничок.

Начала писать про отражение и испугалась. Я ведь не сумасшедшая. Больная, это да, а вот безумие пока далеко. С. существует, это так же верно, как мое собственное существование. Она — часть меня, более того, она — это я. Ни с одним человеком я еще не чувствовала такого родства. Ни с одним человеком я не была столь близка. Это просто мистика какая-то. Наваждение. Каждый раз, когда она уходит, я убеждаю себя, что такое невозможно, но С. появляется, и все мои доводы рассыпаются в прах. Она есть, она существует, а, значит, я не сумасшедшая.