Танго на цыпочках

Зацепившись ногой за шнур, я едва не упала. Да, ничего не скажешь, новая жизнь начинается хорошо. Провод оказался шнуром от телефона, не помню, когда отключила. Ну, Салаватов сам сказал, что звонки мне больше не угрожают, поэтому телефон можно и нужно подключить — не век же мне жить, отрезанной от цивилизации.

Часа через два я мысленно желала цивилизации и всем ее изобретениям провалиться в бездну: проклятый телефон не смолкал ни на минуту. Началось веселье около часу назад, когда я, засунув вино в холодильник, чипсы в хлебницу, а креветок в кастрюлю с кипящей водой, уже мысленно предвкушала грядущий отдых. Тогда-то и раздался первый звонок. Я решила, что это Салаватов, и обрадовалась, но рано: из телефонной трубки не донеслось ни звука. Но все мои "алло" телефон отвечал презрительным молчанием. Ну и ладно, вежливо попросив: "Пожалуйста, перезвоните, вас не слышно", я повесила трубку. Тем более пора было воду выключать, как бы креветки не переварились. Кто ж знал, что они перезвонят. Один раз, потом второй, третий… На четвертый нервы сдали и я высказала неизвестным шутникам все, что думаю. На этот раз трубка отозвалась гадким смешком. Так и есть: подростки балуются. Может, и вправду отключить телефон?

Хотя, какого черта! Не собираюсь я прятаться, а дебильные дети, у которых в голове одна извилина и та — след от кепки — пусть радуются, если им так смешно.

Телефон я игнорировала, несмотря на то, что упорные звонки сводили с ума. Гадкие детишки и не думали оставлять свою жертву в покое. Уроды. В конце концов, я не выдержала и, схватив трубку, заорала:

— Оставьте меня в покое! Слышите?!

— Простите, — вежливо удивился приятный мужской голос, — я, наверное, ошибся номером.

— Наверное.

Злость вылетела из меня, точно воздух из проколотой шины, разве что не свистела.

— Еще раз извините за беспокойство, но как бы мне узнать, Лютова Доминика Витольдовна здесь живет?

— Здесь.

— А вы не могли бы пригласить ее к телефону?

— Я слушаю.

— Это вы? — Голос удивился. — Ох, что это я, простите ради бога. Здравствуйте, Доминика Витольдовна.

— Здравствуйте. — Мне стало стыдно: ни за что, ни про что накричала на совершенно незнакомого человека, а он еще и прощения просит. Голос приятный, похож одновременно на темное пиво и темный же шоколад. Вкусный голос, необычный, от подобного сочетания просто таю на месте.

— Мы не знакомы, меня зовут Марек Эдуардович, можно просто Марек.

— Тогда и я — просто Ника. — Глупо хихикаю, осознавая, насколько нелепо звучит имя. Просто Ника — сама святая простота.

Ника — Золушка. Ника — принцесса-на-горошине. Ника-Ника-Доминика, мышь тушканчиковая, посягнувшая на чужую сказку. Верить или не верить? Не верить шоколадно-пивному голосу невозможно, а верить… легче поверить в инопланетян, захвативших правительство, разумных коров и цивилизацию насекомых, чем в такое.

Сказка. Королева-мать, сосланная королем в изгнание, умирает, а наследником становится не любимый народом принц, а никому неизвестная мышь.

Говоря человеческим языком, Марек рассказал примерно следующее: моя мама, женщина, которой я никогда не видела, и, признаться, не стремилась увидеть, почитая за умершую, оказывается на самом деле умерла совсем недавно, просто, когда был жив отец она не имела возможности видеться со мной, а потом боялась, что я не смогу простить… В общем, все сложно и запутано, а из Марека рассказчик никакой вышел — он то и дело принимался ахать, охать, извинятся, оправдываться и еще больше сбивал меня с толку. В результате долгого и совершенно бестолкового разговора я поняла одно — мама оставила мне наследство.

Моя мама, которой я в глаза не видела, оставила мне наследство! Дом на острове! Причем, по словам Марека, дом был очень хорошим, и был построен на том самом месте, где когда-то стояло чье-то родовое поместье!

Ларе бы понравилось.

Завтра предстоит встреча с нотариусом — адрес конторы Марек продиктовал. И я бродила по квартире, сжимая в руке клочок бумажки. Что скажет нотариус? Наверное, сочтет меня везучей, а я не везучая. Я по жизни не везучая, и тут наследство. Стыдно признаться, но горя я не ощущала: нельзя горевать о человеке, которого совсем не знал. Горе осталось там, в глубоком детстве, в вопросах, упорно задаваемых отцу и Ларе, в зависти к другим детям, у которых были оба родителя, в чувстве собственной неполноценности, в одиночестве… Черт, я и не предполагала, что в моем прошлом столько всего, как-то не привыкла задумываться.

И сегодня не буду, все, хватит жалеть себя, лучше заняться подготовкой к встрече. Во-первых, паспорт: нужно же будет как-то доказать, что я — это я. Паспорт в сумочке, документы я всегда ношу с собой. Во-вторых, костюм. В черном я упарюсь, да и траур в данной ситуации будет выглядеть лицемерием. Изумрудно зеленый из легкого шелка чересчур легкомысленен, а вот темно-песочный со строгой юбкой и пиджаком очень даже хорош.