Танго на цыпочках

В этой куче костей, аккуратно выкладываемых Федором, было нечто неправильное, вот только Аполлон Бенедиктович, как ни силился, не мог понять, что именно. Дело даже не в том, что черепа принадлежали разным животным, дело…

Дело в самих черепах. Вернее в том, что черепа есть, а других костей нету, а ребра, позвонки где? Кости таза, берцовые, бедреные и другие? Такое впечатление, будто черепа оставляли в яме специально, словно… Словно в жертву языческому богу.

Или оборотню.

Абсурд, но другого объяснения нет. Присев на корточки возле черепов, Аполлон Бенедиктович принялся внимательно их изучать. Кости пахли землей и гнилью, ко всему они были теплыми на ощупь, точно в них еще оставалась жизнь, оттого прикасаться к черепам было вдвойне неприятно.

Из коровьего черепа, того самого, который по словам Федора сверху стоял, вывалилась монета. Ни много, ни мало — серебряный рубль, целое состояние по местным меркам.

— Что творит, ирод! — Продолжал возмущаться Федор, — это ж сколько живности загубил, а зачем?

Палевичу доводилось читать про извергов, которые зверье всякое языческим богам в жертву приносят, дабы сыскать богатство аль славу. Похоже, здесь имело место быть нечто подобное.

Более тщательный осмотр костей показал, что все животные были убиты одинаковым способом — ударом тяжелым, тупым предметом, предположительно молотом — проломы круглые и практически одного размера. Палевич пожалел, что в этом захолустье не сыскать хорошего фотографа, фотографические снимки весьма бы пригодились на суде.

В завершение из ямы Федор вытащил грязную тряпку, которая при ближайшем рассмотрении оказалось женским платьем. Вот это было совсем уж любопыто, человеческих черепов в общей куче не сыскалось, тогда откуда платье?

Находки Аполлон Бенедиктович велел аккуратно собрать и доставить в деревянную хибару, которую Федор величал жандармерией. Там, во всяком случае, хоть печка имеется.

Отогревался Палевич долго. Он и сам не предполагал, что замерзнет настолько. Промокшие ноги сводило судорогой, и кашель откуда ни возьмись появился, причем, кашель нехороший, грудной, лающий. Так и пневмонию подхватить недолго, а помирать в этой глуши, где и врача-то нормального днем с огнем не сыщешь, Аполлону Бенедиктовичу не хотелось. Вот и не стал отказываться, когда Федор намекнул, что «неплохо было бы изнутря согреться».