Танго на цыпочках

— Жива, жива… Относительно здоровья порадовать не могу, но жива и, по словам врачей, жить будет. — Кукушка достал из кармана мятый носовой платок в клеточку, и промокнул пот на лбу. Шумно вздохнул, один в один как горбатый кит, которого Тимуру довелось видеть в передаче про животных. Кит был большим, серым и измученным длительным переходом, в маленьких, относительно необъятных размеров тела, глазках, отражалось море, небо и белая лодка наблюдателей, которые в красках расписывали, насколько опасными могут быть такие животные. А кит никого не тронул, только смотрел вот так же печально и устало, как следователь по особо важным делам Кукушка.

— Как она?

— Как? — В печальных глазах человека-кита мелькнула насмешка. — Неплохо для человека со сломанной ногой и простреленным плечом. Живучая она… да… повезло.

— Кому?

— Вам повезло. И ей тоже повезло. Всем повезло.

Насчет всех, Салаватов не был уверен: вряд ли Марек согласился бы с утверждением, что ему повезло. Пуля — это не везение, это, скорее, наоборот.

— Итак, Тимур Евгеньевич, что с откровениями вашими делать будем? — Иван Юрьевич извлек из серой папочки листы. По ходу, то самое "чистосердечное признание", которое Салаватов накропал пару дней назад.

— Что хотите, то и делайте.

— Скучно с тобою, Салаватов. — Иван Юрьевич укоризненно покачал головой, словно пеняя за недостаток веселости. — Предсказуемый ты, как дважды два. Ладно, претензий у меня к тебе нет, надеюсь, взаимно.

— Что? — Тимур пытался понять, шутит Кукушка или нет, но тот был спокоен и даже равнодушен, точно происходящее в кабинете волновало его меньше всего на свете.

— Претензий, спрашиваю, ко мне нет?

— Нет.

— Вот и замечательно. Сейчас оформим подписку о невыезде и свободен.

— Что?

— Подписку, говорю, дашь, и свободен. У тебя со слухом проблемы?

— Нет.

— А похоже на то… да, очень похоже… ты на всякий случай сходи, проверься, а то, знаешь, как бывает?

— Как? — Салаватов давно уже не чувствовал себя таким идиотом, а Иван Юрьевич забавлялся от души.

— Каком кверху. Живет человек, живет, а потом раз и оглох. Или вообще помер, но это так, отношения к делу не имеет. Да, Салаватов, пока не убег, глянь-ка на фотографии, авось кого и признаешь.

— Наручники снимите?

— Наручники? А, извини, запамятовал… тоже, видать, к врачу пора.

Фотографий было всего пять, размер стандартный: десять на пятнадцать сантиметров, сюжет, впрочем, тоже стандартный: жених, невеста плюс друзья-подруги. Даже пейзаж на заднем плане и тот почти не разнился, будто фотографии нарочно выбирали по степени схожести. Забавно. Четыре снимка Салаватов сразу отложил в сторону: запечатленные на фото люди были ему незнакомы. А вот пятая, пятая фотография требовала гораздо более пристального изучения.

Группа из четырех человек снята на фоне реки, синее небо, синие воды, синие, как васильковое море, глаза невесты. Пожалуй, глаза — единственная яркая деталь в ее облике. Девушка, несомненно, хороша. Кремовое с золотом кружево оттеняет белизну кожи, светлые волосы забраны вверх, а над верхней губой примостилась бархатная родинка, вполне невинная и даже по-своему симпатичная, но у Салаватова она вызывала острый приступ брезгливости. Казалось, будто на хорошеньком девичьем личике сидел паук. Гадость. Впрочем, если отбросить эту крошечную деталь, невеста была само совершенство: нежная, хрупкая, трогательно-изящная, она напоминала Тимуру орхидею, красивую белую орхидею, рожденную во тьме, чтобы украсить ночь своим присутствием.

Ну и мысли в голову лезут.

Итак, невеста. Девушка-цветок, девушка-эльф. А ведь это неестественно-бледное личико, живое воплощение декадентских идеалов красоты, ему знакомо. Если изменить тон волос на чуть более светлый, и глаза сделать почти прозрачными, а на впалых щеках изобразить румянец, то… Но родинка, родинка-паучок, ее невозможно спрятать, ее невозможно не запомнить. Хотя, сейчас, кажется, родинки удаляют хирургическим путем… Тогда…

Да, в этом случае одно лицо. И, похвалив себя за наблюдательность, Тимур переключил внимание на жениха. Хорош, однако, под стать прелестнице-орхидее. Глядя на эту пару, сложно поверить, что фотография любительская, уж больно хороши и жених, и невеста, да и невестины подружки. Салаватов с некоторой отстраненностью заметил, что на снимке Марек выглядит чуть моложе и человечнее, улыбается во весь рот, ни мало не заботясь о правильности и уместности улыбки, видно, что счастлив и не пытается счастье свое скрывать, наоборот, желает поделиться со всем миром. Конечно, ведь ему досталось такое сокровище…

Интересный поворот сюжета.

Слева и справа от молодой пары стоят две девушки в практических одинаковых платьях, такие наряды, как правило, шьют близняшкам. А девушки и в самом деле удивительным образом походили друг на друга: волосы, глаза, упрямо вздернутые носики и пухлые губы. Они словно отражение друг друга, две сестрички, повзрослевшие, но не избавившиеся от привычки дурить людям головы своей схожестью.