Танго на цыпочках

Ника настаивала на поездке на кладбище, кажется, все вчерашние аргументы пропали втуне, она упрямо верила, будто ожившая Лара теперь вернулась не то затем, чтобы отомстить, не то затем, чтобы уберечь, не то вообще по какой-то совершенно иной причине. Но раз Лара требовала навестить ее, значит нужно навестить. Эта всепоглощающая любовь, граничащая с безумием, раздражала. Не стоила Лара такой любви, и поклонения не стоила, хотя было время, он сам готов был молитвами славить имя богини. До тех пор, пока богиня не вытерла о него свои хорошенькие ножки.

Впрочем, Богу Божие, человеку человечье, не гоже плохо думать о мертвых, да и сама Лара вряд ли соображала, что творит.

— Какие мы нежные

стали. — Взбрыкнула Сущность. — Гляди, будешь дергаться, сам за огрдкою скоро ляжешь, только вот навещать тебя будет некому.

— Лилий снова не было. — Пробормотала Ника, — Лара больше лилии любит. — Хорошая фотография, правда?

— Правда.

Ника, сидя на корточках подрезала белые розы, прежде чем поставить их в банку. Роз была целая охапка — двадцать штук, десять от Никы и десять от него, а банка всего одна. Следовало бы подумать и захватить еще одну.

Тимур присел рядом, наблюдая, как ловко она управляется с цветами. Вот Ника выбирает из общей кучи розу — бело-золотистую, нежную, с толстым блестящим стеблем и капельками воды на полупрозрачных лепестках. Берет осторожно, двумя пальцами, чтобы не пораниться о шипы, и, зажав стебель в руке, одним ловким движением срезает его на ладонь ниже цветка. После чего аккуратно промокает влагу бумажной салфеткой — оказывается, для того, чтобы цветы не сгорели на солнце, будто им не все равно, гореть или не гореть — и засовывает искалеченную розу в банку, где уже теснятся ее товарки. Для последнего цветка места не осталось, и Ника, после секундного раздумья, положила розу у подножья памятника.

— Вечером она обещала позвонить. — Ника, поднявшись, отряхнула руки, затем аккуратно собрала обрезки стеблей — длинные зеленые палки с шипами и мятыми листьям — в пакет. — Нужно ехать, а то вдруг Лара позвонит, а нас нет дома.

Лара не объявилась, ни днем, ни вечером, хотя и Ника, и сам Тимур с нетерпением ждали этого звонка. Салаватов и определитель купил, и диктофон подготовил, и сам подготовился. Морально, а то и вправду свихнуться недолго. Доминика тоже готовилась, но по-своему, купила в ближайшем киоске десятка два газет и теперь с увлечением читала. Тимур для интересу взял одну и тут же положил на место. Ну и бред люди пишут: "Как превратить вашего начальника в зомби", "Привороты и отвороты", "Некромантия — наука будущего". Там, надо думать, и про призраков, умеющих пользоваться телефонами что-нибудь да найдется.

К вечеру ожидание стало невыносимым — на улице жара, асфальт плавится, в квартире дышать нечем, такую погоду у водоема переносить легче, на природе, а не в городе, но Ника же выехать не согласится, сидит у телефона с газеткой в руках, и через каждые пять минут на часы смотрит. Чего на них смотреть — четверть шестого, потом будет двадцать минут, двадцать пять и так до бесконечности. Бросить ее одну Тимур не решался, очень уж она психованная, еще утворит чего-нибудь, а ты потом отвечай.

От злости, вызванной вынужденным заточением в собственной квартире, Тимур задремал. Ника, если ей охота, пусть ждет.

Ника-Ника-Доминика.

Год 1905. Продолжение

Ночью Аполлон Бенедиктович лежал без сна, вспоминая слова утренней незнакомки. Она предрекала смерть, если Палевич не отступит. Но вот смерть для кого? Магдалена стала первой? Или же, наоборот, последней? И как он вообще мог забыть про крестик. Следовало сразу же расспросить Камушевскую, а вместо этого он, старый болван, растаял под взглядом серых глаз, позволил себе сойти со следа.

И вот результат — Магдалена мертва, и непонятно, является ли сие убийство продолжением сказки об оборотне, либо же оно суть проявление слабости характера Камушевского, у которого винные демоны взяли верх над разумом.