Танго на цыпочках

— Ты вот скажи, кто тебя сюда привел, а? Молчишь? Ну, молчи, пастью-то говорить несподручно. Хотя, думаю, умей ты разговаривать, побеседовали бы мы неплохо…

Собака вздохнула, Аполлон Бенедиктович тоже вздохнул. Глупо это как-то, не солидно, следовало бы лечь в кровать и заснуть спокойно, дверь-то крепкая, выдержит, а, в случае чего — к примеру, ежели тварь все-таки станет внутрь лезть — Палевич проснется, но страшно же. Чудится, что, пока ты беседуешь с этою тварью, все будет спокойно, а, стоит замолчать иль отойти, и тварь забеспокоится, снова царапаться начнет, скулить, рычать или еще чего похуже. Какой уж тут сон.

— Ведь ты ж не сам явился, правда? В дверь-то постучали сначала, да? Не дождались, правда, пока открою, что странно. В высшей степени странно. Чего уж проще — я открываю, а ты на меня прыгаешь, и конец следствию. Ты не молчи, не молчи, подай голос.

За дверью было тихо. Ушел зверь или затаился?

— Эй! — Аполлон Бенедиктович постучал по дереву. — Отзовись.

Собака на стук не среагировала. Неужто и вправду ушла? Открыть, что ли, проверить? А, если нет? Сталкиваться нос к носу с собакой Аполлону Бенедиктовичу не хотелось, он с детства собак боялся.

— Заснул, что ли?

— Аполлон Бенедиктович?

От неожиданности Палевич едва не нажал на спусковой крючок. А в следующее мгновение сообразил, что это не собака заговорила вдруг человеческим голосом, а пани Камушевская за дверью стоит.

— Аполлон Бенедиктович, с вами все в порядке?

— Пани Наталия?

— Я. — Это простое, спокойное "я" окончательно убедило Палевича, что он не бредит. Или все же бредит, и никакого зверя не было, а все приснилось? С трудом поднявшись с пола — спина внезапно разболелась, видать, с неудобной позы и сквозняков — Аполлон Бенедиктович открыл дверь. А уж потом понял, что делать этого не следовало. Не потому, что за дверью его ждал мифический оборотень, говоривший голосом Натальи Камушевской, а оттого, что вид у Палевича был весьма и весьма конфузный. В мятой пижаме, которая ко всему оказалась чересчур велика и оттого сбилась вокруг тела немыслимыми складками, взлохмаченный, с дикими глазами и револьвером в руке. Увидев оружие, пани Наталия испуганно ойкнула, и Аполлон Бенедиктович смущенно спрятал руку с проклятым револьвером за спину.

— Прошу прощения.