Анна-Илана Тарскийская позволила уставшему коню перейти на шаг, до сих пор не веря в свою удачу. Ее безумный план удался полностью. Отпросившись на четыре дня в циалианский монастырь, стоящий в излучине Рогга, юная герцогиня Тарскийская не пробыла в нем и нескольких часов. Сравнительно легко убедив возглавлявшего эскорт дана Бо вернуться в Таяну — негоже, когда в женском монастыре ночуют воины, — «уставшая» Илана уединилась в отведенной ей комнате и принялась за дело.
Волос было немного жаль, но Ланка твердо решила путешествовать в мужском обличии, по крайней мере пока не нагонит Рене… К счастью, небрежная стрижка придала ее выразительному личику своеобразное очарование. К такому выводу Илана пришла после длительного разглядывания собственного отражения — добрые монахини с пониманием относились к приезжавшим на богомолье знатным дамам, и в гостевых комнатах были не только молитвенники, но и зеркала.
Оставшись довольна собой, Ланка соорудила из подушек и лишней одежды подобие спящего человека. Написала и приладила на двери записку, в которой объясняла, что всю ночь провела в молитвах и размышлениях и просит ее не беспокоить.
Из Гелани самым трудным казалось проскользнуть мимо бодрствующих по ночам в приемной зале сестер, но этого и не понадобилось. Огромный каштан, росший под окнами, великолепно сыграл роль не только лестницы, но и мостика между жилым зданием и монастырской стеной, которую никто не охранял. Илана пустила в ход захваченную в Высоком Замке веревку и оказалась на свободе. Потом ей повезло еще раз. Купец, которого она встретила на тракте, за умеренную плату уступил потерявшему коня юному нобилю одну из своих запасных лошадей. Серый жеребчик, хоть и не вышел статью, оказался резвым, выносливым и послушным.
Беглянка прикинула, что, если ее расчеты правильны, она обязательно догонит эландцев, которые хоть и выехали из Гелани днем раньше, но заезжали за останками Иннокентия. Вряд ли отряд, отягощенный траурной повозкой и сопровождающими ее клириками, будет день и ночь гнать коней. Они наверняка остановятся на ночлег недалеко от Роггской излучины, откуда рукой подать до материнского замка, на чем Илана и строила вторую часть своего отчаянного плана. Ланка вновь посмотрела на звезды. Пока все шло удачно: ее хватятся не раньше полудня. К этому времени она нагонит Рене, и даже сам Проклятый их больше не разлучит… Таянка удовлетворенно тряхнула стриженой головкой и заставила серого перейти на легкий галоп.
Притихшую столицу обнимала теплая ночь. Летние созвездия все еще царили на бархатном небе, но уже появившиеся звезды осени — Сноп, Белка, Палач — напоминали, что лето на исходе. Именно в созвездие Палача вчера вошла красная блуждающая звезда Ангеза[64]
, называемая также Волчьей.— Погасите, во имя Циалы, проклятую звезду, она мешает мне жить, — брюзгливо потребовал Родольф, глядя в небо мутными глазами.
Симон, смотревший на брата с привычной смесью жалости и неприязни, буркнул:
— Шел бы ты лучше спать. Закройся с головой, и никакие звезды тебе не помешают.
— Нет, помешают, — уперся поэт. — Звезда Войны всегда мешает. Поэтам, матерям, влюбленным. Ее лучи сжигают души, ее лучи — проклятье наше. О, погаси ж ее скорей!
— Это не в моей власти, — с трудом подавив раздражение, откликнулся Симон.
— Я знаю, — заявил с хитрым прищуром Родольф. — Ты — ничтожен, но это небо и эти звезды вынуждают меня говорить стихами. Тебе этого не понять, ты не умеешь смотреть на небо, тебе по сердцу лишь вздувшиеся животы да распухшие носы. Ты живешь за счет низкого, а я — за счет горних высей.
— Ты живешь за счет Симона, Родольф, — голос Лупе звучал непривычно резко, — и я тоже. Но я хотя бы ему благодарна.
— Что ты, Лупе, не надо… Мне не трудно. Я рад, что не один, — запротестовал медикус, но маленькая ведьма была непреклонна:
— Он должен наконец понять, что не он делает тебе одолжение своим присутствием, а ты ему своим гостеприимством. Иди вниз, Родольф, и ложись спать.
Поэт был опытным нахлебником. Он кожей чувствовал, когда можно выкаблучиваться, а когда лучше уйти. Сейчас спорить не следовало, и притихший Глео, слегка пошатываясь, удалился, что-то бормоча себе под нос.
— Лупе, зачем ты так? — мягко укорил Симон. — Я зарабатываю больше, чем мне нужно, и я совсем один.
— Дело не в тебе и не в Родольфе, а… во мне. Я должна тебе сказать, что…
— Что ты и граф Гардани? Я это понял раньше тебя. Поблагодари святого Эрасти, девочка. Гардани — хороший человек, добрый, честный. В нем нет ни на грош того гонора, что в крови у нобилей помельче. Я давно пользую семью эркарда. Шандер очень любил Ванду, но со временем любая скорбь проходит, а ты в любом случае из лучшей семьи, чем его первая жена.
А про Родольфа не думай. Приедет кардинал и вас разведет. Я готов свидетельствовать в твою пользу. Ты была несовершеннолетней, детей у вас нет, последние семь лет вы вместе не жили, а Родольф не брезговал случайными связями, пока не допился до того, что перестал быть мужчиной. Церковь встанет на твою сторону.