Тарси

В зеркале заднего вида цыган разглядел, как наполняются слезами зелёные глаза сестры.

– Гожо, он даже не посмотрел, что их целая стая. Да если б не он… – голос Гили сорвался.

Брат сглотнул. Заговорил не сразу.

– Сестренка, спорю на что угодно – у него нет с собой документов. И тем более страхового полиса. Зато есть огнестрельное ранение. Значит, явится полиция. А его мы и дома вылечим, отец вызовет своего врача.

– И пусть! – воскликнула Гили, не обратив внимания на последние слова. – Пусть приходит полиция! Может, отыщут этих подонков!

Гожо только покачал головой в ответ.Ещё одна причина нежелания ехать в больницу, о которой Гожо сестре не сказал, заключалась в том, что у него на этот вечер была назначена очень важная встреча. Если везти незнакомца в БСМП, то на встречу он точно не успеет. Можно, конечно, оставить с ним сестру – пусть оформляет бумажки, отвечает на вопросы, дожидается полицию. Но бросить её там одну после всего, что только что случилось, Гожо не мог. Зато до дома их отца можно добраться за четверть часа, а то и меньше. Там позаботятся и о Гили, и о незнакомце.

Раненый завозился на заднем сидении. С трудом открыл глаза – мутные, больные. Попытался приподняться, но не смог. Медленно оглядел салон машины. Задержался взглядом на лице Гили. Цыганка улыбнулась и осторожно погладила его по голове.Раненый тяжело сглотнул и заговорил на каком-то непонятном, странном языке.

– Этот оборвыш – иностранец? – поразился Гожо.

Гили беспомощно посмотрела на брата:

– На каком это он?

– Понятия не имею, никогда не слышал.

Для семьи – Гожо, для друзей – Лекс, а по паспорту – Алексей Алмазов, младший сын барона уважаемой цыганской общины, получил прекрасное образование в престижном ВУЗе и свободно владел основными европейскими языками. Так что если какой-то язык он даже не узнавал, значит, тот должен быть довольно редким.

А ещё Гожо очень хорошо рисовал. Настолько, что его наставники в художественной школе долго отговаривали парня, когда тот решил бросить занятия. Убеждали, что у него талант, что не стоит его губить. Но молодой цыган не слушал. Богемный образ жизни – а именно так ему виделась жизнь художника – его не привлекал. Он хотел заняться чем-нибудь более серьезным и более достойным сына уважаемого цыганского барона. Пусть даже и младшего сына… Особенно из-за того, что он – младший сын.

Пропустить сегодняшнюю встречу Гожо просто не мог, ведь от неё зависело так много, а успех открыл бы впечатляющие перспективы. Если всё удастся, Гожо не просто преумножит семейное состояние – он выведет их общину на совсем другой уровень. А его самого, младшего сына барона, по-настоящему зауважают.

Да, Гожо знал, что отец не одобряет традиционный цыганский "промысел", в который вовлечены многие цыгане его обширного рода. И дабы самому избежать этой же судьбы, в свое время заявил сходке старейшин, что неплохо бы им иметь и легальные доходы, и что этим он готов заняться лично. Представил шокировавший консервативных патриархов бизнес-план по открытию сети ресторанов по Москве, занял в общинной кассе начальный капитал и потребовал, чтобы его не вовлекали ни в какие тёмные делишки, иначе вся их затея с законными доходами рухнет. Уже два года спустя цыгане убедились, что прибыли от легального бизнеса, пусть по сумме порой и уступающие валовому доходу от воровства или особенно удачно провернутым операциям с наркотиками, отличаются завидной стабильностью.

Отец придерживался прогрессивных взглядов и не настаивал, чтобы дети непременно шли по его стопам. Но все четверо старших братьев Гожо сами, по своему выбору, получив хорошее образование, направили свои силы и знания на укрепление семейного бизнеса, существенно расширив ресторанную сеть по всей Москве. За это их уважали, а отец, безусловно, ими гордился. И Гожо мечтал тоже совершить что-то такое, что доказало бы отцу, что и он, младший сын, не хуже остальных… Гожо не понимал, что он хочет доказать это не отцу – отцу доказательств не требовалось. Он хочет доказать это себе.