Татьянин день. Иван Шувалов

   — Ты только скажи, моя радость, и мы, братья Орловы, мигом расправимся с твоим деспотом муженьком, а тебя возведём на престол, — вырывалось у него не раз в минуты тайных свиданий.

   — Это меня, бабу? — жеманно втягивала она его в разговор.

   — А что, разве Елизавету не мы, офицеры, посадили на трон? У неё же из тех, кто ею обладал тогда, был только один Алёшка Разумовский — он, кроме как вертеть воловьи хвосты, ничего другого не умел. Я же у тебя... Мне сам чёрт не брат! Боевой офицер. И такие же мы остальные Орловы — Алёшка, Фёдор и Володька.

Она кокетливо пожимала плечами:

   — Сравнил: дочь Петра Великого — и я, чужестранка. Окромя вас, Орловых, за меня никто и не вступится, даже если муженёк мой решится постричь меня в монастырь.

   — Ха! Да за тебя я всю гвардию подыму! Только дай срок.

   — Опоишь каждого? Знаю, у тебя дома на Малой Морской чуть ли не каждый день — дым коромыслом. Сборища таких, как ты, кобелей. Ай изменяешь мне?

   — Катя! Да побойся Бога... Я лучше израненную свою руку дам отрубить, чем изменщиком тебе содеяться. Потому и собираемся под видом пирушек, чтобы сговориться в твою пользу.

   — А деньги откуда?

   — Разве не ты хитро намекнула своему муженьку-императору, чтобы он дал мне чин цальмейстера при Артиллерийском управлении? А сия должность — главная при денежной кассе. Посадим же тебя императрицею на трон — чай, не позволишь, чтобы меня, твоего верного слугу, засудили, и покроешь долги.

«Ловок! С виду задира и хвастун, а, выходит, всё заранее расчёл. Значит, и вправду любит меня, — пронеслось у неё в голове. — А ежели в придачу к амурным делам ещё и голый расчёт, не беда. Но, кроме сего, он мне потребен теперь и для того, чтобы выполнить мою мечту — получить власть. Однако я и вправду чужеземка в этой стране. Меня не только с Елизаветой, родной дочерью Петра, не сравнить, а нельзя и рядом поставить бы с Анной Леопольдовной. В этой, брауншвейгской принцессе, и то была русская кровь. Я ж — немка. И мне, коли идти на задуманное, одною гвардиею не обойтись. Всё общество русское я должна за собой повести, чтобы сочли меня всяк — и дворяне и чернь — своею матушкой государыней. А для того я должна отныне самой русской из русских быть, дабы мне родного внука Петра одолеть».

А внук тот словно начисто забыл, от кого он ведёт своё происхождение. Повесил у себя в кабинете наряду с портретом великого своего деда ещё и портрет деда второго — шведского короля Карла Двенадцатого. В спальне же — и лик Фридриха Второго. Кто ж он, чью Линию ведёт, императором какой державы является?

В церквах православных отныне повелел все иконостасы убрать, а иметь в каждом храме лишь два лика — Божьей Матери и Христа. Да и священники чтобы одевались строго, как во всей Европе, — в чёрные сутаны со стоячим белым воротником и были бы все без бород.

Что ж это значило — перемена всей веры, коей уже чуть не тысяча лет? Значит, под корень при новом государе те святые основы, на которых испокон веков стоит вся держава и её великий народ.

Но мало ему, новому государю, такого немыслимого унижения. Он, поправший законы веры, ещё растоптал и гордость народную, только что обретённую победу над басурманами-пруссаками.

Сколько же крови русской было пролито на немецкой земле, чтобы сокрушить прусское могущество Фридриха Второго, угрожавшего всей мирной Европе, в том числе и государству Российскому? Вконец, можно сказать, сокрушили его армию, сам он, король, чудом вырвался из казацких рук, уже чуть не схвативших его на поле боя за шиворот. Шляпу свою, убегая, уронил. И когда отгремела война, он, убежав из оставленного им Потсдама, отсиделся где-то в затишке, готовый уже заключить мир на любых условиях.

— Пусть они, русские, забирают у меня всю Восточную Пруссию, — напутствовал он тех своих людей, кого уполномочил вести переговоры с победителями. — Только бы уцелела моя собственная голова.

Но Боже, надо же было совершиться такому обороту дела, что российский император повелел все земли, отнятые у врага, до последнего вершка, ему же, поверженному, и вернуть!

Не захватчиками шло русское войско в Восточную Пруссию, а дабы восстановить справедливость. Когда-то прусские поля за Неманом, по обе стороны реки Прегель, были славянскими и владели ими ляхи. Но вот поляки, теснимые немецкими рыцарями, ушли с тех земель и заняли правобережье Днепра, издавна принадлежащее русским.

Чтобы окончить распри и восстановить нарушенную справедливость, Россия в результате Семилетней изнурительной войны решила передать ляхам восточные прусские земли, а земли по правую сторону Днепра получить назад.

И вот за пролитую кровь, за годы жестокой, унёсшей тысячи жизней войны — оплеуха! И от кого же, от какого-либо чужого властителя? Да нет же, от своего собственного государя!

Однако и на этом не конец его, государеву, сумасбродству. Всенародно объявил, что те войска, что находятся теперь в германских просторах, обязаны будут идти воевать с Данией, чтобы отнять у неё какое-то герцогство Голштейн.