Театр эллинского искусства

будто он бесчинно и нагло протягивал чужеземцам ноги и приказывал мыть, а когда те принимались за дело, ударом пятки сталкивал их в море. Однако, — пишет Плутарх, — мегарские писатели оспаривают эту молву… настаивая на том, что Скирон не был ни наглецом, ни грабителем, напротив — карал грабителей и находился в родстве и дружбе с благородными и справедливыми людьми. (…) Невероятно, чтобы лучшие из лучших породнились с самым низким и подлым… Тесей убил Скирона, заключают эти писатели, не в первое свое путешествие, по дороге в Афины, а позже, когда отнял у мегарян Элевсин, обманув тамошнего правителя Диокла[394].

Предание о расправе Тесея над Скироном — одна из историй, родившихся в пору становления афинской государственности, — утверждает Джон Бордман[395]

. Впоследствии одной из причин Пелопоннесской войны станет возмущение мегарян ужесточившимся диктатом Афин.

В Британском музее находится один из самых ранних «циклических» киликов. Он расписан Луврским Мастером (ил. 185). На аверсе симпосиасты видели Тесея, расправляющегося последовательно с Прокрустом, Керкионом, Минотавром, а на реверсе — Тесея, укрощающего Марафонского быка и волокущего тушу Кроммионского кабана. Как видим, последовательность эпизодов не совпадает с их мифической хронологией. Тем не менее их тесная графическая, орнаментальная вязь воспринимается как течение времени, замкнутого округлостью чаши. Можно без конца возвращаться от расправы Тесея над чудовищной свиньей к казни Прокруста и от убийства Минотавра к тавромахии. На реверсе между быком и Тесеем Мастер врисовал дерево, чтобы стопа героя, ствол дерева и кончик бычьего хвоста зацепились друг за друга. Так могло бы выглядеть изобразительное повествование на протяженном ионическом фризе, но не на дорических метопах. Создается впечатление непрестанной и неутомимой героической деятельности.

«Циклическая» композиция дала вазописцу возможность блеснуть мастерством в передаче разнообразных человеческих действий, поз, ракурсов, неожиданных и особенно выразительных благодаря непосредственному взаимному соседству. Оцените хотя бы захват, которым Тесей в следующий миг перевернет в воздухе и ударит оземь Керкиона! Луврский Мастер недаром сделал этот момент центральным: было чем гордиться!

Во всех пяти эпизодах действующий, как в сказочном комиксе, Тесей наг и грациозен. Пышная шевелюра перехвачена тесьмой и собрана сзади в пучок; лоб плавно переходит в длинный, но не сильно выступающий нос; черная радужка приближена к уголку миндалевидного глаза; кончик носа, губы, подбородок вырисованы с изысканной прихотливостью. Разбойники сложены не хуже Тесея, но запавшая переносица и длинная борода, вовсе не означающая почтенного возраста, — знаки беспросветной дикости, в которой они пребывают, не затронутые облагораживающим воздействием пайдейи.

Поколением позже среди многих художников, изображавших цикл деяний Тесея, видим афинянина Онесима, расписавшего большой луврский килик, изготовленный Евфронием. Опустошив килик, симпосиаст обнаруживал на дне Афину с Тесеем на дне морском у трона Амфитриты (ил. 186

). Под стопы Тесея (как сказал бы Вакхилид — «отрока в первом юношеском цвету»[396]), легкого и хрупкого, услужливо подставил темя и ладони его единокровный братец — крошечный Тритончик. Насколько можно судить по отчасти стершемуся рисунку, Амфитрита вручает Тесею золотое кольцо, которое бросил в море Минос, не поверив молодому афинянину, назвавшемуся сыном Посейдона. Профиль Тесея приятен, но лицевой угол еще далек от классического, и узкий продолговатый глаз врисован очень низко. Изумительно передал Онесим покачивание Тесея на зыбкой опоре. Колеблются пряди волос, вздымаются, словно в замедленном показе киноленты, складки короткого полупрозрачного хитона. На ладони Афины сидит, изумленно тараща глаза, мудрость-сова, которую хозяйка увлекла с собою в дайвинг.

^{Ил. 186. Онесим. Килик. 500–490 до н. э. Диаметр 40 см. Париж, Лувр. № G 104}