Театр эллинского искусства

Ариадна повернулась во сне так, что сквозь прозрачный хитон видны ее груди и ноги. Над ее изголовьем витает крылатый мальчик. Еще недавно казавшееся убедительным мнение, что это Гипнос, помогающий Тесею ускользнуть незаметно[398], ныне опровергнуто. Эрот, а не Гипнос простирает руки над Ариадной, оберегая покинутую от страданий неразделенной любви и обещая (что ясно зрителю, но не ей) любовь Диониса. Подтверждением служит раскинувшаяся над нею виноградная лоза[399].

Допустим, жезл нужен Тесею как предводителю юношей и девушек, вызволенных из критской неволи, а в близком будущем — как царю. Жезл оправдывает любовную измену политической целесообразностью, наводя на мысль, что Тесей оставляет Ариадну не ради Эглы. Вещица же, которую он подбирает, — скорее всего, сандалия. В афинской вазописи сандалия (когда она одна) — символ насильственного принуждения: мужчины пускают ее в ход, вразумляя нерадивых детей и слуг, а также принуждаемых к сексу женщин[400]. Не хотел ли Мастер показать, что Тесей вовсе не собирается претендовать на Ариадну как на свою собственность, каковою она, по эллинскому обычаю, стала бы, женись он на ней? Тут стоит упомянуть о странном обычае, существовавшем на Наксосе: с невестой в ночь перед свадьбой должен был переспать юноша, родители которого были живы. Не выступает ли здесь Тесей в роли такого юноши накануне свадьбы Ариадны с Дионисом?[401] Бегство Тесея от Ариадны сопоставлено с бегством Елены от Менелая на аверсе этого килика.

Хотя в бегстве Тесея с Наксоса никогда не изображали Аполлона, косвенно он в этой интриге замешан: снявшись с якоря, Тесей возьмет курс не прямиком на Афины, а отклонится на север, к Делосу, чтобы преподнести там святилищу Аполлона статуэтку Афродиты, подаренную ему Ариадной. Осмелюсь домыслить: Аполлон отблагодарил его, заставив забыть сменить черный парус белым и, тем самым, погубив Эгея, с горя бросившегося со скалы в море. Таким способом в Афинах был приготовлен для Тесея царский трон.

^{Ил. 189. Евфимид. Амфора. Ок. 510 до н. э. Мюнхен, Государственные античные собрания. Инв. № J 410}

Около 400 года до н. э. Исократ беззастенчиво восхвалял Тесея:

Привыкший властвовать над людьми, он все-таки был покорен красотой Елены. Несмотря на прочность своего царствования и величие родины, он счел, что всех этих благ недостаточно и ему не стоит жить, если он не добьется близости с Еленой. Когда он не смог добиться Елены от ее родных, желавших дождаться, чтобы девушка достигла зрелости, а Пифия дала бы им благоприятное предсказание, Тесей, презрев могущество Тиндарея, пренебрегая силой Кастора и Полидевка, не ставя ни во что все опасности, которыми грозил ему Лакедемон, захватил Елену силой и спрятал ее в Афидне — городке Аттики[402]

.

Как возмутился бы знаменитый ритор, увидь он в Мюнхене амфору, на которой Евфимид изобразил это событие (ил. 189)! Имя рядом с пленницей Тесея — не Елена, а Коронея; Еленой же названа та, что на бегу хватает Коронею за руку[403]. На реверсе устремились в погоню служанки: сексапильная Эйдонфемена и Антиопея. Не говорит ли игра именами, что так звали гетер, приглашенных на вечеринку, для которой была заказана амфора?

Возможно, по заказу покупателя мастер брал вазу, уже готовую для обжига, и вписывал нужные имена. Нетрудно теперь представить себе, как ведут себя гости, узнавая в изображениях себя и своих друзей. На роспись показывают пальцами, сосуд вертят, передают друг другу, называют вслух имена, здесь повод для всевозможной игры и шуток[404].