Театр эллинского искусства

Такое понимание задачи побуждает художника домысливать детали, для мифа несущественные. Он склонен рационализировать поведение действующих лиц, приписывая им вполне человеческие резоны. Появляются сцены, в которых Персей, опасаясь разбудить Медузу, подкрадывается к ней, одновременно и провоцируемый, и защищаемый божественным покровительством. Так он ведет себя на аверсе мадридского кратера, расписанного в 450‐х годах до н. э. Мастером Виллы Джулиа (ил. 218), на датируемой примерно 440 годом до н. э. гидрии Мастера Навсикаи из музея в Ричмонде и на аверсе большой пелики Полигнота 440‐х годов до н. э. в Музее Метрополитен. Все трое — афиняне, и у всех типаж Персея, в общем, классический.

Правда, Мастер Навсикаи, как ни удивительно, лишает Персея петаса и эндромид, которые обеспечивают ему безопасность, и превращает героя в молодого человека приятной наружности, совершающего убийство исключительно в надежде на моральную поддержку олимпийцев (ил. 219

). Значит, возрастает дистанция между человеческим и божественным, и связь между этими уровнями бытия становится чисто метафизической? Однако смелый эксперимент Мастера Навсикаи никем не был подхвачен.

^{Ил. 219. Мастер Навсикаи. Гидрия. Ок. 440 г. до н. э. Ричмонд, Музей изящных искусств. № 62.1.1}

^{Ил. 220. Полигнот. Пелика. 440‐е годы до н. э. Выс. 48 см. Нью-Йорк, Музей Метрополитен. № 45.11.1}

Самое существенное, что происходит во всех этих сценах, — очеловечивание Медузы. Хотя на мадридском кратере и ричмондской гидрии она по-прежнему с крыльями, лицом обращена к нам, и, как в архаической вазописи, курноса, обнажает зубы, кажет язык, — исчезла самая жуткая ее особенность — змеи вместо волос[450]

. Из фантастического существа неопределенного пола, чья голова производила впечатление устрашающей маски участника магического ритуального танца, Медуза превращается в молодую женщину, лицом уродливую, но соблазнительную телом, просвечивающим сквозь прозрачный хитон.

Дальше других пошел в очеловечивании Медузы Полигнот. На его нью-йоркской пелике Медуза — дева со строгими, правильными чертами изящно очерченного лица (ил. 220). На ней богато украшенный хитон из плотной ткани. Видим мы ее как бы с позиции Персея — немного сверху, в три четверти. Единственный сохраненный мифический атрибут — полураскрытые крылья, простертые на невидимом склоне, на котором она улеглась, уютно подложив ладонь под голову с такими же кудрями, как у Персея. Она не чувствует, что через миг ее отсеченная голова, схваченная за эти кудри, повиснет в руке убийцы. Нам удается разглядеть лишь рукоять серпа и основание лезвия: Персей полоснет серпом сзади. Его лицо Полигнот, не отходя от классического типа, подверг незначительной, казалось бы, пластической операции: слегка вздернул кончик носа, нахмурил длинную бровь, немного опустил рот, чуть ослабил подбородок, — но в результате проявилась в герое нервная жестокость и вместе с тем покорность воле Афины, стоящей рядом с благостно-поощрительным видом. Даже крылышки на волшебной шапке Полигнот направил концами вперед не по ошибке, как утверждают многие авторы, а намеренно, обостряя жестокость, которую проявит герой.

Чего ради Полигнот подарил Медузе привлекательность, а у Персея отнял счастливую беспечность, пленявшую афинян на других вазах той поры?

Соблазнительно предположить, что Полигнот показал переход Персея из господствовавшей прежде версии мифа, в которой Медуза выглядит омерзительным чудовищем, в другую версию, в которой Афина, узнав, что Медуза считает себя красивее, чем она, заставила Персея убить соперницу[451]. По нынешним понятиям, она использует его как наемного убийцу: плата за страх — ее постоянное покровительство.