Театр тающих теней. Конец эпохи

Всё дальнейшее происходит, как на лекции по синематографии, которую проводили в ДИСКе на прошлой неделе. Как в замедленной съемке. Когда камера снимает в два раза меньше кадров, чем нужно на одну минуту, и при проекции на экран движения каждого героя фильма замедляются.

Кирилл, расталкивая поэтов и уворачиваясь от них, пробивается сквозь толпу студийцев.

Николай, оборачиваясь, видит бегущего через толпу Кирилла.

Кортик у ее горла прочерчивает линию, параллельно первой, прочерченной в темноте.

– Антон! Брат! Да ты в своем уме?! – кричит на всю кухню Аким Волынский.

– Это не Антон! – кричит Анна, каждым произнесенным слогом разрезая свое горло об острие приставленного к нему кортика.

Вырвавшиеся из-за захлопнутой Николаем двери на лестницу Лёва Лунц и Вова Познер с дальней стороны кухни бегут, чтобы догнать и обезвредить Николая.

С другой стороны кухни старушка Врубель семенит со своей кастюлькой с вареной воблой, из которой валит пар.

И тихий цокот копытец…

Поросенок Пафнутий елисеевского прислужника Ефима путается у Николая под ногами… цок-цок…

Николай оступается и… со страшным грохотом падает прямо на несчастного, завизжавшего Пафнутия…

Споткнувшаяся об эту кучу-малу почти слепая старушка Врубель выпускает из рук кастюльку с только что снятым с плиты супом из воблы…

Кастюлька падает на Николая, своим телом невольно прикрывшего от ожога несчастного поросенка…

Обожженный Константиниди издает дикий вопль…

Вова Познер и Лёва Лунц падают на эту кучу-малу сверху, пытаясь вырвать кортик из рук Константиниди и схватить его за руки, лишив возможности движения…

Анна, ощутив, что холодное лезвие больше ей не угрожает, бросается через столовую в гостиную и прячется за скульптурой Родена…

Николай вырывается из-под мальчишек, поранив щеку Володи Познера, и, вскочив на ноги, бежит из кухни…

Кирилл, выхватив револьвер, стреляет в потолок…

Пуля, попавшая в елисеевскую позолоченную лепнину, разносит ее, и золотая пыль разлетается по всей столовой…

Студийцы, визжа и крича, бросаются врассыпную, прячутся за напольными канделябрами, креслами и падают на пол…

Кирилл, перепрыгивая через студийцев, настигает Николая, валит его на пол…

Кортик Николая уже возле кожаной куртки Кирилла. Еще миг, и Константиниди легко проткнет ее, как учил Анну протыкать тулуп возницы на дороге из Севастополя…

Анна выскакивает из-за статуи Родена, чтобы выбить кортик из руки Николая…

Но Вова Познер успевает сделать это раньше нее!

Николай, потеряв оружие, кидается душить Кирилла, но тот успевает схватить Николая за руки.

Лёва Лунц и Вова Познер висят на ногах Константиниди.

Приехавшие следом за Кириллом чекисты, которые четыре дня назад задерживали их самих в гумилёвской бане, добегают, чтобы полностью обезвредить Николая. Лучше бы они бегали быстрее!

Но Константиниди повержен.

– Опять аресты?! – восклицает лишившаяся своего супа старушка Врубель. – Антона-то несчастного за что?!

– Это не Антон! – говорит Анна, пытаясь рукою стереть кровь со своей шеи, но кровь всё течет и течет. – Это Николай Константиниди. Убийца брата. Офицер Добровольческой армии. Организатор заговора, за который арестован Гумилёв.

– Убийца брата?! – переспрашивает отошедшая от своей кастрюльки с воблой Ольга Форш. – Библейские сюжеты!

– Посмотрите на его правую руку.

Старушка Врубель смотрит на Анну сквозь пенсне, не понимая, при чем здесь рука.

– На правой руке Николая Константиниди следы от зубов волка. Антипка вцепился в его руку, когда тот расстрелял Савву Иннокентьева. За то, что мальчик рисовал плакаты для местного Совета в Алупке.

Кирилл подходит к Николаю.

– Руку!

Николай пытается вырваться, отвести перебинтованную руку за спину, но его крепко держат нерасторопные чекисты. Тот из чекистов, который третьего числа переписывал входящих в предбанник Гумилёва, силой подвигает правую руку Константиниди ближе к Кириллу.

Кирилл ищет узел бинта, чтобы развязать. Вова Познер протягивает выбитый им кортик.

– Так быстрее!

Кирилл разрезает бинт, силой разворачивает напряженную руку Николая и…

Все видят на кисти руки глубокие шрамы от зубов Антипа.

Анна, забыв про текущую по шее кровь, стоит посредине столовой елисеевского особняка в Петрограде, как на краю своего обрыва в имении в Крыму. Над могилой Антипки. И плачет.

* * *

Ночью дома, уложив девочек, восторженно рассказывавших целый вечер про катание на Нордике и кормление морковкой жеребенка – сидеть им теперь несколько дней без морковного чая! – и дождавшись тихого размеренного дыхания из кабинета Леонида Кирилловича, Анна тихо пробирается в бывшую детскую комнату Кирилла, в задиристую мальчишескую комнату с детской железной дорогой в точно такой же жестяной коробке, как та, что лежит в тайнике под утесом, где покоится Антипка.

И дальше долго-долго с самого начала, с найденного девочками раненого, измученного клопами и опарышами комочка, она рассказывает Кириллу всю жизнь Антипа Второго.

Как из имения добежал столько верст до Ялты и нашел их на пристани.

Как после долгого бега бросился в воду и спас не умеющего плавать Савву.