Театр тающих теней. Под знаком волка

Йоханес с крестьянскими мужиками связали в единую цепь уже несколько телег и оттаскивают первую из рухнувших балок.

Агата кидается туда.

— Назад!

Йон кричит ей, отгоняет от завала.

Другая балка накренилась и вот-вот рухнет.

Босыми обожженными и сбитыми в кровь ногами Агата карабкается по завалу, руками разгребая осколки и камни.

Господи Всемогущий! Прости все вольные и невольные прегрешения. Прости рабу твою Агату! Господи!

Крестьяне и горожане рядом с ней уже разбирают завалы.

— Раз-два! Взяли! Еще раз! Взяли!

Оттаскивают еще одну балку. Рядом рушится кровля, едва успевают отскочить в сторону. Осколки царапают ей щеку.

— В сторону! В сторону. Еще кусок рухнет!

Отбегают назад. А ей надо вперед. В кучу, под завал, где может еще дышать ее девочка!

— Можно! Подходим! Разбираем, — командует Йон.

Она руками разгребает камни. Ноготь сорвала. Боль острая. В сердце боль хуже.

— Тихо! Кто-то есть!

— Шевелится!

Из-под завала рука. Испачканная той же охрой, какую она сегодня исподтишка стащила со стола Фабрициуса. И которая давно смешалась с людской кровью на ее юбке.

— Карел!

Не отвечает.

— Карел!

Это Фабрициус!

— Стой! Стой. Камень рухнет!

— Йон! Это Фабрициус!

Как только ей удается перекричать весь этот грохот и стоящий над пожарищем вой и крики!

Йон снова оттаскивает ее в сторону. Огромный камень падает в том самом месте, где она только что стояла.

— Разбираем. Вместе. Осторожнее. Достаем. Достаем!

— Карел! Анетта где?! Карел?!

Не слышит! Шок. Или контузия.

— Жив?! Карел? Где Анетта?!

Трясет за руку Фабрициуса, рисовавшего ее девочку.

— Дышит. Но без сознания.

— Анетта где???

— Переносим! Осторожно! В больницу везти надо!

Йоханес замирает над своим учителем.

— Надо в больницу быстрее. Но все лошади заняты! Балки и большие камни растаскивать скорее надо. В больницу потом.

— В сторону. Дальше! Дальше! Так! Так.

— Анетта где? Карел?!

Падает на колени посреди всего этого хаоса и пожара!

Господи! Помилуй и прости! Спаси мою невинную девочку. И никогда больше! Никогда! Не помыслю о чужом муже! Прости меня, Господи! Не наказывай так.

— Ребенок! Под завалом ребенок…

Вскакивает с колен.

— Жива?! Жива?!! Скорее, скорее… Анетта! Девочка!

Раздробленная в кровавое месиво детская ножка, не узнать.

— Камень! Большой камень на раз-два!

Йон и крестьяне переваливают в сторону большой камень. И становится видно раздавленное детское тельце, почти полностью засыпанное пеплом и золой.

— Ааааааа! Анетта!!! Аааа!

Руками разгребает золу и мелкие камни. Головка пробита, кровь течет. В копоти и пепле цвет волос не узнать. Всё кровавое. И черное.

Ручонка торчит. В которой зажата деревянная лошадка на колесиках. Которую когда-то давно в трактире в Харлеме ей выстругал отец. И которую сегодня по дороге в мастерские дочка то катила на веревочке, то в своей ручке несла.

— Анетта!!!

Йон прижимает пальцами детскую шейку, пытаясь прощупать биение.

— Нет. Не бьется пульс.

За что, Господь Всемогущий! Девочка моя! За что?!

Йон, разгребая вместе с ней золу и камни, переворачивает девочку на спину и…

Марта.

Мертвая девочка — Марта.

Дочка Эгберта ван дер Пула.

Игравшая в мастерской отца с кошечкой. Которая тоже мертва, обуглившаяся лапка торчит рядом.

И крик вырывается из горла Агаты. На всё грохочущее пространство.

Крик. Ужаса. И облегчения.

Это не Анетта!

Это мертвая девочка. Которая половину часа назад была жива.

А ее девочка может быть где-то там, под завалами. Еще глубже, чем Марта.

Где-то там, где и муж.

Один час ПОСЛЕ…

Большие балки в стороны растащили.

Йоханес с мужиками и горожанами переносит живых на одну из телег. Фабрициус не шевелится. Испачканная в охре рука свисает с телеги. Эгберт ван дер Пул на той же телеге, машет головой, хочет что-то спросить. Но как ему о смерти дочери сказать!

Повозка полна раненых, но живых.

Еще одна повозка полна. И еще… И еще…

Йон дает первому рыжему вознице отмашку:

— В больницу Святого Георгия везите. И возвращайтесь скорее! Бог даст, еще живых раскопаем. Еще две повозки следуют за мной, с другой стороны мастерских раненых забирать.

Йон с повозками пробирается на другую сторону. Но ее девочка была с этой стороны мастерских. Здесь нашли Фабрициуса, который ее рисовал.

И Агата продолжает разбирать завалы здесь.

На подъезжающие новые телеги сносят бездыханные тела. Или что от тех тел осталось.

Прибежавшие из города жены, вмиг ставшие вдовами, воют. Едкая гарь ест глаза.

Сил растаскивать камни больше нет.

Руки разбиты. Подаренное отцом кольцо хорошей принцессы — плохой королевы врезалось в палец.

Всё меньше неразобранные груды.

Всё больше мертвых под ними. И всё страшнее, всё безнадежнее каждый новый камень сдвигать.

Всё безнадежнее и страшнее…

— Мамочка! Мама!

Голос ангела с небес?

Или…

Медленно-медленно, боясь спугнуть, очень медленно Агата поворачивается.

Йоханес несет на руках Анетту.

Грязную. Перепуганную. Живую.

— Девочка! Девочка моя!!!

Цела! Ручки, ножки на месте!

Господи Всесильный и Всемогущий! Господи, спасибо тебе! Господи!

Выхватывает дочку из рук Йоханеса.

— Где болит?! Скажи, где болит?! Нигде не болит?