Театр тьмы

– Он убил ее, мою Марину, – перешел на шепот Эндрю, глядя прямо перед собой – на руки, безжизненно лежавшие на столе.

– Кто убил ее?

– Он.

– У него есть имя?

– Есть. И несколько. Он меняется, но вокруг него все остается прежним… Марина… Марина… он убил Марину, – Эндрю начал бредить.

Я облизнула губы. Остатки хлорки в воздухе будто бы въелись в меня – кожа была кисловатой.

– Вы знаете Джона Райли?

– Джона? О, знаю! Как же я устал от него! Он стареет, но все равно приходит сюда и пытается вытащить из меня информацию, но он не понимает! Это не его война, не его!

– А мне вы расскажите про театр?

– Не знаю.

И снова здравствуйте.

– Эндрю, пожалуйста, – взмолилась я, стараясь не думать, что трачу время напрасно. – Расскажите, что произошло в 1997 году. Почему вы здесь? Что не так с театром?

– Он спрятал меня сюда, потому что я рассказал все… рассказал, что это он убил мою Марину. Она работала журналистом в Москве… А когда узнала, что в Россию приезжает театр «GRIM», решила написать про нас большой материал. Она… моя Марина… решила взять у меня интервью. Мы отлично поговорили… я и Марина… это был вечер, весна, огни Москвы… в конце интервью мы обнялись, и я понял, что, кажется, влюбился в ее ямочки на щеках, пухлые губы, родинку у правого глаза и сами глаза цвета лесной поляны… такая легкая, хрупкая… моя Марина…

Эндрю прижал ладони к лицу и завыл. Он не плакал, а просто выл, как степной волк, оставшийся без своей волчицы. Потом мужчина слегка повернул голову набок, и я увидела на его шее с левой стороны большой, грязный лейкопластырь. Я поежилась – перед глазами вдруг, как галлюцинация, промелькнули две театральные маски, пылающие в страшном огне. Что было вместо них на шее Эндрю?

– Я виноват в ее смерти… я отговаривал Марину, говорил ей не ходить к нему, а она пошла. Это я… это все я…

Сара, – вдруг назвал меня по имени старый актер, – вы же поверите, если я расскажу вам, как все было? Мне никто не верит… никто… они думают, что я больной, но это не так. Это не так, Сара!

Когда Эндрю говорил, что он не больной, складывалось другое впечатление – передо мной сидел психически нездоровый человек. Но внутренний голос подсказывал: он не всегда был таким. Точнее, стал больным в этих стенах. Джон Райли не врал, когда говорил, что до больницы актер был вменяемым, простым парнем, который по неосторожности влюбился в русскую девушку во время театральных гастролей.

В тот день я мало что узнала от Эндрю. С ним было сложно разговаривать. Он то говорил серьезно, то кричал, то начинал бредить или впадать в истерику. Не знаю, как я вытерпела все это, но, выйдя с территории психиатрической больницы, я долго не могла избавиться от атмосферы, которая обитала в стенах этого мертвого места.

Но я получила полезную информацию. Во время разговора с Эндрю она представлялась абсурдом, однако позже, через пару недель, стала фонарем в темном лабиринте чужих душ.

– 1963 год, – стальным голосом сказал мужчина, глядя на меня, как на человека, которому предстоит решить судьбу нации. – Великое ограбление поезда. Он был среди них. Он

украл деньги и поплатился за это. Все началось тогда – в 1963 году, в графстве Букингемшир. Там все началось. Там.

– Вы ведь говорите о художественном руководителе? Может, назовете его имя? Хотя бы то, которое помните? Сейчас он называет себя Редом, но это просто прозвище, так? – осторожно спросила я.

– Да, зовут его не Ред.

Слова Эндрю давали только обрывки информации. Я никак не могла сложить все в единую картину, как и во время разговора с Джоном. Только куски. Всего лишь куски…

Эндрю молчал. Он смотрел на меня, не моргая, как замороженное существо. Как айсберг посреди океана.

– Хорошо, – я вздохнула. – Но почему он убивает журналистов? Какой в этом смысл?

– Ненависть, месть. Он мстит вам. Мстит за ложь, которую вы сеете по миру.

– Он – живой человек? Такой, как вы и я? – Вопрос, повисший в воздухе, как мертвая муха, упал на стол и разломил его на куски. Эндрю ухмыльнулся, а в его глазах я увидела безумие.

– Может ли живой человек не меняться с годами? Не стареть?

Я не успела ничего сказать, как железная дверь с грохотом открылась и в проеме появился санитар.

– Все, прием окончен, пора на лечение, – сказал он и прошел в комнату за Эндрю.

Кевин взял старого актера под локоть, и они медленно пошли в сторону выхода. Но вдруг Эндрю что-то сказал молодому мужчине, и они остановились.

– Ты уже говорила с актером? С каким-нибудь актером из театра? – спросил Эндрю, повернувшись ко мне.

Я ответила утвердительно.

– Он понравился тебе?

Я молчала, не в силах ни кивнуть, ни отрицательно помотать головой. Странно, но до вопроса Эндрю я ни разу не спрашивала себя, понравился мне Том или нет. Это казалось невозможным – я уже встречалась с парнем. Но в тот день, сидя в психиатрической больнице, не смогла ответить старому актеру отрицательно. Не повернулся язык сказать «нет».