Театральные очерки. Том 2 Театральные премьеры и дискуссии

В Гамлете живет обостренное чувство справедливости. Всеми средствами он должен восстановить в мире нарушенный нравственный порядок, чтобы спасти человечество от моральной гибели. Одних людей — безнадежно больных духовной проказой — надо уничтожать, чтобы они не заражали воздух мира, как это делает Гамлет с Гильденстерном и Розенкранцем и как собирается сделать с королем. Других нужно лечить, гневным словом стараясь пробудить в них уснувшую совесть, поразить воображение зрелищем их собственных душевных язв, как он поступает со своей матерью. Наконец, есть люди вокруг него, в которых надо поддержать стойкость духа, веру в то, что не все погибло, не все черно в «датском королевстве». К ним Гамлет обращается со своими страстными монологами о человеке, о его высоком назначении в жизни.

Так понимает шекспировский Гамлет свою задачу, и ничто в литературном тексте трагедии не говорит, что он отказывается от этой миссии или что он медлит с ее выполнением.

Эта постоянная готовность Гамлета вмешаться в дела всего человечества, его способность переживать судьбу мира как свою собственную и сделали его на многие десятилетия одним из самых популярных героев русской публики, особенно передовой ее части.

Душевные противоречия, которым до сих пор исследователи придают такое большое значение в судьбе Гамлета, конечно, у него есть, как они есть у каждого активного участника жизненной драмы и как они были в русском Гамлете, созданном Мочаловым. Но их не больше, чем у любого другого трагического героя Шекспира, и, во всяком случае, меньше, чем у Лира или Антония (в «Антонии и Клеопатре»), у этого солдата, стоящего на грани двух миров и зараженного «гамлетизмом» в тургеневском духе гораздо сильнее, чем сам датский принц.

Главные противоречия живут не в Гамлете, но в мире, который развертывается перед ним как трагическое зрелище, полное чудовищных контрастов. Основная трудность для Гамлета заключается в том, чтобы осмыслить эти контрасты, измерить всю глубину той пропасти, в которой находится современное ему человечество, чтобы помочь ему подняться к свету.

Эти стороны в характере шекспировского героя и получили преобладающее развитие у русского Гамлета во всех его вариантах. Гамлеты, появлявшиеся на русской сцене после Мочалова, были различными по своему внешнему виду, по темпераменту и по общественной биографии. Духовный облик каждого из них принял на себя отпечаток того времени, когда они рождались к сценической жизни. Нужно сказать, что ни у одного из последующих актеров Гамлет не вырастал в такую титаническую фигуру, как у Мочалова. Но главные свойства мочаловского Гамлета, роднившие его с передовыми людьми его времени, переходили по наследству от одного Гамлета к другому. Лучшие русские Гамлеты мало занимались своим внутренним миром и душевными противоречиями. Их взгляд был обращен в окружающий мир. Так же как у мочаловского героя, в них жил дух самоотречения. Они готовы были пожертвовать собой во имя духовного исцеления человечества.

Таким был самый лирический из русских Гамлетов — Гамлет Ленского. Таким был и Гамлет Качалова — самый рассудочный из Гамлетов, ведущих свою родословную от Мочалова.

Весь пафос качаловского Гамлета был в его страданиях за человечество, в его стремлении изменить мир, исправить его несовершенства. Но в нем начинают звучать ноты, которых мы еще не слышим ни у одного из его предшественников. По словам самого Качалова, его Гамлет отчетливо понимал невозможность изменить мир усилиями одного героя, «отдельной человеческой личности», как говорил Качалов в год постановки «Гамлета», в 1911 году. К такому выводу Гамлета подводила сама русская жизнь, которая в те годы приближалась к новым историческим рубежам. На мировую сцену готовились выйти такие мощные силы, перед которыми «отдельная личность», хотя бы самых титанических масштабов, должна была показаться ничтожной. В качаловском Гамлете жило предчувствие близкого поворота в исторической судьбе всего мира.

Нет, русский Гамлет не был ни безвольным скептиком, ни черствым эгоистом, каким изобразил его Тургенев.

Как ни покажется парадоксальным на первый взгляд, Гамлет, близкий тургеневскому, был создан не в русском театре, а на немецкой сцене, сложившей свою особую традицию в раскрытии образа шекспировского героя. Рассудочный скептический Гамлет, занятый устройством своего собственного душевного мира, был характерен для большинства немецких трагиков, приезжавших в Россию на гастроли. В той же традиции исполнял роль Гамлета Александр Моисси, выступавший в шекспировской трагедии в Москве во время своих гастролей в 20‑е годы. Это был Гамлет, разъеденный скепсисом и внутренними противоречиями. Он проходил мимо людей, не замечая их, погруженный в свою думу, занятый созерцанием своего душевного мира. Он стремился разъять свою душу на составные части, чтобы сложить ее заново, подчинить ее какому-то новому гармоническому единству. Отсюда возникла его бездеятельность и трагическое одиночество в жизни.