Театральные очерки. Том 2 Театральные премьеры и дискуссии

В трактовке Михаила Чехова вместе со смертью Гамлета в мире угасал последний источник света. Человечество окончательно погружалось во тьму. Это был Гамлет, целиком принадлежавший старому миру и уходивший вместе с ним в небытие.

Своего рода антиподом этого печального, обреченного Гамлета была та шутовская, размалеванная маска, которую через несколько лет надел на шекспировского героя Вахтанговский театр в постановке Н. Акимова. В этом спектакле на зрителя смотрело не мужественное строгое лицо Гамлета, но ухмыляющаяся физиономия всемирного пошляка и мещанина.

Эти два спектакля оборвали традицию русского Гамлета на московской сцене почти на целые четверть века. Она восстанавливается только сейчас, притом восстанавливается в своем полноценном виде. В талантливой постановке Н. Охлопкова состоялось возвращение русского Гамлета после многолетнего его отсутствия на московской сцене…

Погасли люстры и плафоны в зрительном зале. В оркестре раздались первые звуки симфонической поэмы Чайковского «Гамлет». Медленно, с глухим шумом распахнулись огромные, словно литые из бронзы ворота, отделяющие сцену от зрительного зала. И за этими «воротами времени» открылся перед зрителем мир Шекспира, мрачный трагический мир давно ушедшей эпохи, тот мир, в который не переставали всматриваться с напряженным вниманием многие человеческие поколения, как будто ожидая найти в нем разгадку своих собственных тревог и сомнений.

Действие шекспировской трагедии началось. И через несколько явлений из глубины сцены вышел к публике Гамлет.

Первое впечатление от него было скорее неблагоприятное для исполнителя этой роли Е. Самойлова. В его Гамлете бросалась в глаза какая-то чрезмерная простоватость, идущая, казалось, от бедности замысла и неяркости художественных средств. Декоративно-постановочная «рамка» спектакля представлялась более значительной и даже более содержательной, чем образ самого героя, именем которого названа шекспировская трагедия. Можно было думать по этому первому впечатлению, что самойловский Гамлет в лучшем случае окажется корректной иллюстративной фигурой в сложной режиссерской композиции спектакля.

Но чем дальше шло действие трагедии, тем больше интереса и симпатий привлекал к себе простоватый Гамлет Самойлова. В его скупых движениях, в искренних интонациях слышалась невыдуманная человеческая драма. И когда в последний раз закрылись тяжелые ворота Эльсинорского замка и зрители разошлись по домам, самойловский Гамлет вырос в сознании как целостный художественный образ. Он начал жить в нашей памяти как образ реально существовавшего человека, жизненная судьба которого только что прошла перед нами в рамках четырехчасового театрального представления.

Так в современный театр пришел новый Гамлет. И, как бы велики ни были его предшественники, он занял свое самостоятельное место в сложной и богатой биографии шекспировского героя на русской почве.

Следуя традициям русских Гамлетов, Самойлов делает шекспировского героя «плебеем», каким видел Белинский Мочалова даже в ролях его трагического репертуара. С самойловского Гамлета сняты все регалии, знаки его высокого происхождения. Он появляется перед публикой почти без грима, с непокрытой головой, в белой рубашке с отложным воротом, в черном плаще из простой материи. Это — не наследный принц, а только Гамлет, бедный студент Виттенбергского университета, не имеющий прямого касательства к королевскому престолу.

Глядя на его скромный костюм, несветские манеры, на его простое, открытое лицо, можно подумать, что какой-то случай занес его вместе с другом Горацио во время их странствий по миру в мрачные залы Эльсинорского дворца, где он узнал тайну кровавого злодеяния. Совершилось страшное преступление, которому нет названия, и мир не содрогнулся, и злодеи продолжают расхаживать среди людей, в золоте и бархате, пользуясь почетом и властью. Кто бы ни был жертвой этого преступления — отец, близкий друг или случайный прохожий, попросивший ночлега в непогоду, — оно не может остаться безнаказанным. С ним нельзя примириться, пока в тебе бьется живое человеческое сердце и живет вера в высокое призвание человека. Иначе утаенное злодеяние заразит весь мир, трупным запахом отравит воздух, которым дышит человечество.

Из многообразного текста роли актер и делает ведущими слова Гамлета о веке, который расшатался в своих основах, о распавшейся связи времен и о своем долге восстановить нарушенную связь.

«Век расшатался — и скверней всего, Что я рожден восстановить его!» — говорит Гамлет после встречи с духом своего отца. Самойлов произносит эти слова, стоя на высокой скале, как будто обращаясь ко всему миру. В его устах они звучат как клятва героя, принявшего на себя тяжелую миссию спасти человечество от моральной гибели. С этими словами он входит в грозные события трагедии.