Театральные подмостки (СИ)

Сергей тогда два месяца до сорокалетнего юбилея не дотянул. При жизни не ценили, а потом как запели со всех тумбочек: выдающийся был актёрище, великий! Потом, само собой, скоренько и стыдливо забыли. Обычная история. А ведь Сергей Белозёров и впрямь был актёр на особинку. Умел что-то новое найти для роли, оригинальное, неожиданное, да и вообще был органичен, что называется, от земли. Я у него многому поучился, ох и многому! Дружно мы с ним жили, без слёз и не вспомнишь. И на даче его, злополучной, бывал не раз. Старался как-то его от пьянства отвадить, да куда там! Мне ли, молодому да желторотому, было учить?

Георгий Васильевич как будто угадал мои мысли.

-- А вот напомни сейчас Сергею про сугроб, так будет утверждать, что на сцене помёрши... Дескать, рухнул замертво, как и положено актёру, при всём честном зрителе. И все почившие актёры и актрисы так считают. Так оно и есть: мимо сцены артистам никак не проскочить. Всем актёрам суждено на сцене умереть -- как и все врачи умирают на операционном столе. Вот и с Белозёровым так случилось: тело в сугробе коченело, а душа в это время на подмостках бенефицию устроила. При полном зале зрителей. А после такой банкетище на сцене отгремел -- не хуже твоего, Ваня. Ну а потом Сергею сказали: так, мол, и так, опускай занавес. Это такой негласный закон между актёрскими душами -- друг друга со сцены в последний путь провожаем.

Аркадий Стылый потянулся за салатом и в ту же секунду... нахмурился, словно что-то худое вспомнил, отложил вилку и в сердцах тарелку отпихнул. Да так, что чуть бутылку не опрокинул -- пошатилась она, но устояла.

-- Ваня, ну, что ты за человек! -- с обидой сказал он. -- Заставляешь всех нас переживать, нервы тратить. Теперь я тебе завидую уже чёрной завистью. Опять ты всех обскакал. Разве так можно?

Я уставился рыбьими глазами: что опять нашло?

-- Прикидываешься? -- не унимался Стылый. -- Полное спокойствие и равнодушие! А самого поди радость распирает, так ведь? Да, завидую, завидую... Мы тут вынуждены влачить жалкое существование в нашем бестолковом, никчёмном мире, играть глупые пьески, мылиться в пошлых сериалах, а ты... -- тут у него перехватило горло, прокашлялся он и торжественно досказал: -- А ты теперь можешь приобщиться к истинному искусству, играть в настоящем театре!

-- Не понимаю, меня что, выгнали из театра? -- растерянно спросил я и, хмурясь, посмотрел на Бересклета.

-- Кто же тебя, Ванечка, теперь выгонит... -- странно улыбаясь, ответил он. -- Ты теперь отныне и навсегда на стене театральной славы, на седой стене плача... Навеки в наших сердцах и в сердцах зрителей...

-- Прямо как о покойнике говорите. Это что, шутка такая?

Гости на меня как-то странно уставились... с интересом, что ли, и с какой-то жалостью.

-- Минуточку внимания! -- поднялся чиновник Закупоркин. -- Я забыл самое главное. В этот знаменательный день имею честь объявить, что Ивану Михайловичу Бешанину присвоено высокое звание "Заслуженный артист России"!.. Посмертно...

Все захлопали в ладоши, давай голосить, как психи в сумасшедшем доме. Мне же вообще стало не по себе.

-- Какой тонкий чёрный юмор... -- буркнул я. -- Ну, хороните, хороните...

Ольга Резунова как будто опомнилась.

-- Ваня, никто тебя не хоронит... Просто ты попал... как сказать... в переплавку как бы... Поверь, это мечта любого актёра. Вот увидишь, возродишься как птица Феникс Ясный Сокол...

-- Вот именно! -- восторженно сказал Стылый. -- Переплавка -- это самое точное слово! Я уже ясно вижу: из тебя получится бесценный слиток актёрского мастерства...

Представляете, какую чушь завернули? Мне даже говорить расхотелось.

Стылый не отступал.

-- Ты же знаешь, Вань, -- участливо говорил он, -- да и все присутствующие здесь подтвердят: во мне совсем нет никакого таланта. Всё, чем я могу гордиться, -- это прекрасная память и работоспособность. За счёт этого ещё как-то держусь. Честно говоря, мне бы другую профессию, да поздно уже. Ничего другого я делать не умею. Я был бы несказанно рад очутиться на твоём месте. Быть может, тогда из меня хоть что-то получилось бы.

Знаете, мне было странно услышать от Стылого столь откровенное признание в своей бездарности. Ему палец в рот не клади -- откусит по локоть. Кровушки попить да попортить -- тут ему равных нет. Всякий раз он спорил с Бересклетом и со всеми бывшими режиссёрами за каждую роль. Верезжал открытым текстом, не стесняясь других актёров, якобы он достоин только главных ролей. С фиолетовой пеной у рта доказывал, будто только он может сыграть ту или иную роль. А тут при всём честном народе сознался в своей серости. Странно. Как будто весь мир перевернулся.

-- И я, Ваня, тебе завидую, -- вздохнул Алаторцев. -- Я-то насколь тебя старше, а так и не дождался этого чарующего часа... А ты -- раз, и готово. В свой день рождения, да ещё на сцене... Душе твоей тоже подсоба -- не нужно тащить тебя из какой-нибудь подворотни...