Техно-Корп. Свободный Токио

Потеряв терпение, Накамура отослал синергика прочь. Он долго ворочался, пытаясь заснуть в пропахшей сандаловым маслом кровати, а когда сон начал подбираться к нему, нейронная сеть сообщила о вызове, высветив улыбчивую девушку из борделя. Она принесла извинения за неудачу синергика и предложила вернуть произведенную оплату услуг. Накамура отказался потому, что потерпел фиаско. Он подумал о том, что если его суррогатная жена не забеременеет с первого раза, то он разорвет и этот договор. Хватит с него неудач и осечек. Но здесь осечки не было. Суррогатная жена забеременела.

Накамура встретился с ней еще раз, подписав обязательства содержания на время беременности и оплаты реабилитационных месячных курсов после. Разговор продлился четверть часа, и Накамура в конце наивно предложил суррогатной жене перебраться на время беременности к нему.

– Это просто работа, – сказала она без тени смущения.

Накамура кивнул. Эта официальность убила смущение и в нем. Закончив с формальностями, он еще раз навестил терминал «Янака» и покинул Токио.

– Ну, как все прошло? – спросил Раф Вэдимас, когда доктор Накамура вышел на работу.

Вопрос заставил вспомнить о тесной комнате и белом пластиковом стаканчике. Накамура решил, что виной всему не бестактность начальника «Тиктоники», а его незнание тонкостей языка и культуры. «С иностранцами всегда так», – сказал себе доктор, следом за клиникой в Токио вспоминая расправу якудзы над иностранными учредителями поддельного кладбищенского терминала. «Настоящий японец никогда бы не сделал это», – подумал Накамура одновременно и о терминале кладбища, и о вопросе Вэдимаса.

– Теперь я твой должник, – сказал доктор, ожидая, что начальник «Тиктоники» сообщит о том, что ему нужно, но Вэдимас лишь сдержанно поклонился.

Поклон показался Накамуре неуместным и фальшивым. Если бы не Международная конвенция технократии, решившая, что коррекционные тюрьмы должны быть вне страны, то директором «Тиктоники» был бы японец, а так приходилось мириться с тридцатью процентами иностранного персонала. Накамура подумал, что ему было бы проще, будь Вэдимас его соотечественником, но затем спросил себя: помог бы ему соотечественник найти суррогатную жену? А если нет, то смог бы он сделать это сам? Да и нужно ли было это делать?

Накамура сомневался вплоть до дня, пока не получил от суррогатной жены своего ребенка. Девочка.

– Я не дала ей имя, – сказала суррогатная жена, вручая ему ребенка.

Накамура снова предложил ей остаться. Вместо ответа она протянула ему бумаги о разводе и отказ со своей стороны от претензий на ребенка. Материнских чувств к ребенку Накамура не заметил. Это была просто работа. «Хорошо еще, она пришла ко мне домой, а не передала девочку где-нибудь в токийском метро», – подумал он, уложил ребенка в приготовленную кровать, подписал документы и проводил бывшую суррогатную жену до выхода.

Больше они никогда не встречались. В память о ней у Накамуры остался лишь медицинский отчет на имя Шики Сакаи да, собственно, ее ребенок, девочка, которую он назвал Юмико… Ну, и еще долг Вэдимасу. Обещанное одолжение, о котором начальник «Тиктоники» вспомнил сразу, как только Накамура получил свою дочь. Теперь пути назад быть не могло. И Раф Вэдимас вцепился в него, как собака на бегах в резинового кролика, хотя Вэдимас вообще-то больше походил на бультерьера. Невысокий и коренастый. Он пригласил Накамуру к себе, но вместо беседы в кабинете отвел врача в сердце коррекционного центра – место, где содержалось большинство заключенных. Подключенные к системе, они не двигались, не жили, но и не были мертвы. Им не требовалась охрана – система не выпустит их сознание, а все эти тела – это лишь оболочки, плоть, груды мяса и костей, не больше. Тюрьма была безопасной и тихой. Капсулы с заключенными не охранялись. Модуляции проектировали проходившие коррекционные циклы. Коэффициенты исправления разнились. У одних они колебались в желтой зоне, у других ползли к зеленой, а у третьих пестрели предупредительным красным. Именно об этих заключенных и хотел поговорить начальник тюрьмы с доктором Накамурой. Очень скоро система поставит на них крест, сотрет личность и неловко соберет что-то приемлемое для общества. Вернее, система лишь сотрет личность, собирать придется доктору Накамуре, лепить новую личность, заливая в мозг принятые законом базисы поведения.

– На мой взгляд, это уже не люди, – сказал Раф Вэдимас, остановившись возле капсулы, над которой проектировался процесс удаления личности.

Сейчас система уничтожала самые свежие воспоминания – неспешно, неторопливо, мучала свою жертву, словно психопат, который вместо того, чтобы перерезать глотку, предпочитает разделывать жертву по частям, сохраняя ей до последнего мгновения жизнь, оставляя ее в сознании.

– Скажи мне, – начальник тюрьмы заглянул в черные глаза доктора Накамуры, – что ты чувствуешь, когда собираешь их личности заново? Каково это – играть в Бога?