Телепортация

– Радеют за русский народ, – проворчал Андрей Петрович.

– Так ведь и я русский, – начал было подопечный, но Андрей Петрович сердито его прервал:

– Ну полноте, батенька, вы в зеркало посмотрите. Какой же вы, к черту, русский? У русских русые волосы, курносый нос и светлая кожа. А у вас? Нет, батенька, вы «чужой», вы «черный»… Они вас, «чужих», вот так – по цветам – и отличают. Цвету глаз, волос, кожи… И борются с вами, как могут, в основном кулаками…

– Ничего не понимаю… А в чем смысл борьбы? – недоверчиво глядя на Андрея Петровича, спросил подопечный.

– В чем смысл? – повторил Андрей Петрович. – Извольте! Многие причину своих невзгод видят в других, не в себе. Им кажется, что кто-то постоянно мешает жить нормальным, таким, как они, людям. И в первую очередь под подозрение попадают «чужие». И потом… – Андрей Петрович с хитрецой посмотрел на гостя. – Забыли, кто первым это начал?

– Простите? – не понял тот.

Андрей Петрович прокашлялся и, приняв позу чтеца, стал с чувством декламировать, интонацией выделяя нужные ему слова:

– День за днем идет, мелькая,А царевна молодаяВсе в лесу, не скучно ейУ семи богатырей.Перед утренней зарею

Братья дружною толпоюВыезжают погулять,Серых уток пострелять,Руку правую потешить,Сорочина в поле спешить,Иль башку с широких плеч

У татарина отсечь,Или вытравить из лесаПятигорского черкеса…

– Нет, – возразил гость, – коль так, то первым был Вещий Олег, отомстивший неразумным хазарам…

Разговор скомкался сам собой. Гость затих, но, судя по дыханию, частому, неспокойному, не спал. Однако и глаз не открывал, только у губ залегла складка, упрямая, несогласная.

…Когда его подопечный пропал из поля зрения, он мгновенно почувствовал беспокойство. А как увидел группу характерно стриженных, что топтались на месте, словно отплясывая диковинный танец, парней, в сердце что-то оборвалось.

Звуки куда-то отступили. В пустой и гулкой тишине только медленно и глухо билось сердце, и ввинчивался в эту вязкую, ватоподобную массу свисток. Во всю мощь легких он гаркнул «стоя-я-ять!», «руки за голову-у-у!» и почему-то «окружа-а-ай!», и людской поток смазанными пятнами бросился на него. Пружина, что сжималась в нем всю дорогу, теперь выпрямилась, наполнив его движением. Колотила по ногам клятая авоська, в которую он по пути собирал бутылки (экскурсия экскурсией, но жить на что-то надо), адски при этом болел сустав, но Андрей Петрович мчался, не чуя под собою ног.

Большинство с хриплым криком «менты!», топоча бутсами, рвануло прочь. Только один замешкался, решив, что успеет еще разик, напоследок, пнуть скорчившуюся заплеванную фигуру, под которой расплывалось пятно. Андрей Петрович с лету огрел его авоськой по бритой башке. Что-то звякнуло, на него глянули полные удивления серые глаза. Бритоголовый взвыл и, придерживая левой рукой затылок, рванул со всех ног прочь, шатаясь и подвывая.

Андрей Петрович уже решил, что – все, столько было крови, и так неподвижно лежал его гость. Но обошлось, кое-как он поднялся, и они заковыляли прочь под недовольный обывательский ропот.

Обратный путь был сущим кошмаром, вспоминать о котором не хотелось даже сейчас, когда уже вроде бы все кончилось. Если честно, он думал, что не дойдут.

Он хромал и молился про себя всему, во что еще пытался верить: чтобы их не остановила какая-нибудь непредсказуемая случайность, к примеру, чересчур бдительный милиционер или местный «территориальный» бродяга, усмотревший в них опасность для своих помоек. Пусть все случится потом, но не сейчас, только пусть им позволят дойти…

Под конец его подопечный пришел в себя и даже смог с грехом пополам вскарабкаться по лестнице. Отказавшись от еды и глотнув лишь немного воды, он забылся неспокойным сном. Дышал хрипло, неровно и снова звал кого-то, с кем-то спорил. А Андрей Петрович еще долго не мог сомкнуть глаз, думая о том, как ему дальше быть…

Утро следующего дня застало его возле бизнес-центра. Андрей Петрович с волнением ожидал появления одной особы, рассчитывая, что она не заедет в подземный паркинг, куда вход по известной причине ему был заказан. Не разбираясь в манерах деловых людей, он как психиатр полагал, что руководителям не к чести кататься под землей и что они должны входить в здание через парадное. А то, что Любонька, пардон, Любовь Николаевна – руководитель, он знал не понаслышке. Недавно на прилавке он увидел журнал, с обложки которого, улыбаясь, смотрела она…