Тело дрянь. Донесения с фронта (и из тыла)

Чем дольше мы говорили, тем сильнее я недоумевала. Классно, что Хан пыталась решить проблему, дав женщинам спокойствие там, где было сплошное беспокойство. И все же это не могло не сердить. Мы не только прячем грудь в лифчик, чтобы случайный прохожий не увидел затвердевший сосок, но такими темпами еще и специальные трусики начнем носить, чтобы держать половые губы на замке.

«А если это еще одно правило, которое навязывают женщинам? — спросила я. — Вам так не кажется?»

Иными словами, не почувствуют ли себя женщины подавленными лет через двадцать из-за запертой в клетке вульвы? И не начнут ли сжигать свои Camel No в отместку? Если эту щель спрятать навсегда — фактически сделать ее невидимой, — вместе с ней можно потерять что-то важное, хоть я и не до конца понимала, что именно.

«Думайте что хотите, — сказала она, — по-моему, это успокаивает женщин». Для нее верблюжья лапка — это распутно и неприлично. «На улицах же дети, — сказала она, указывая на окно сзади. — Да и мужики будут пялиться. Это же как магнит для них».

«То есть лапка сексуальна?» — спросила я.

Лично мне лапка всегда казалась чем-то дурацким. Заметив ее, люди хихикают, а не изнемогают от вожделения. У лапки нет обаяния декольте — наверное, потому что она возникает непреднамеренно. Женщина, которая хвастает декольте, поступает так нарочно (или хотя бы осознанно), в отличие от обладательницы лапки. Последняя — как нагнувшийся сантехник, который случайно светит задом. Поэтому-то Перес Хилтон [42] и ведет рубрику «Угадай лапку селебрити!», где запостил, например, фото рэперши Игги Азалии в обтягивающих оранжевых шортах из спандекса. Рядом подписано «Упс» и стрелочка, указывающая на два небольших бугра.

Хан была иного мнения. Она считала лапку чем-то сакральным, что следовало охранять и держать в секрете любой ценой. Раскрыть этот секрет можно только самым близким. «Это лапка вашего бойфренда. Лапка вашего мужа. Лапка вашего отца, — сказала она со всей серьезностью. — Это слишком интимная вещь, чтобы делиться ей с кем попало».

«Думаю, мой муж, увидев лапку, только рассмеялся бы».

«Засмеялся, но потом сказал бы вам: „А ну-ка, дай лапку!“»

Мы обе остались при своем. Для Хан лапка слишком провокативна, ее не должны видеть случайные прохожие. Паховые сейсмические волны — любой магнитуды от 2,8 до 9,3 — это личное дело каждой, которое стоит оставить в трусах. У меня же лапка порождала ощущение какой-то неловкости и конфуза — будто врезалась в стеклянную дверь в уверенности, что перед тобой открытый проход. Но что поразило меня больше всего и не выходило из головы после беседы, так это упомянутые Хан женщины, которых ненависть к лапке сподвигла на операцию. Если они существуют, то это пример редкой самоотверженности. Я обязана была узнать, что же на самом деле происходит в гинекологических креслах и кабинетах врачей.

***

Я закинула сеть подальше и нашла сразу семь пластических хирургов, известных тем, что подрезают и «омолаживают» женские гениталии. Я связалась со всеми, рассчитывая, что успехом будет, если ответит хотя бы один. Мне казалось, что из-за специфики своей работы они будут осторожничать. Все-таки эти люди уродуют женские органы — то есть лишают нас индивидуальности, перекраивая гениталии по лекалам каких-нибудь порнозвезд. Я осуждала хирургов, как и мои подружки. Мы смотрели на них сверху вниз. Узнав, что изменение формы женских гениталий — одна из самых популярных пластических операций в США, мы сказали друг другу: «Можете поверить в эту ерунду?» К моему удивлению, все хирурги, к которым я обратилась, были только рады уделить мне время. Они были отзывчивыми и откровенными. Это сбило меня с толку. Никто из них не считал, что занят чем-то плохим.

Поболтав с четырьмя хирургами, я решила встретиться с одним — доктором Редом Алинсодом, передовым стилистом кисок. Я хотела понять, почему он занимается тем, чем занимается, а заодно пройти консультацию самостоятельно: что он посоветует делать с моей верблюжьей лапкой?

В четверг в семь утра я подъехала к его офису в городе Лагуна-Бич, Калифорния. Его расписание было настолько забито приемом недовольных обладательниц вульв, что встретиться вышло лишь перед началом рабочего дня. Прежде чем приступить к консультации, мы пообщались за его столом. В комнате не было ничего, что выдавало бы специализацию Алинсода. Я-то надеялась, будет на что посмотреть: скажем, бронзовая статуэтка его самого удачного вагинального творения, на которой выгравировано Best in Show. Однако вокруг были только бумаги, книги и компьютер. Сам Алинсод, в голубом врачебном костюме и с любезным выражением лица, начинал и заканчивал свои беззаботные ответы одной и той же фразой: «Такая вот шуточка». Он излучал такую искренность — щеки как у херувимчика и не пропадавшая широкая улыбка, — что я позволила бы ему приблизиться со скальпелем к моему клитору немедля. Никогда бы не подумала, что решусь на подобное лишь на основании чьих-то черт лица.