– Знаешь, когда тебя 'ушли', я пришел к Мишель. Просил, чуть ли не умолял, чтобы они прекратили мою травлю 'сорок четвертыми'. Я был слабее противниц, объективно слабее, они просто обязаны были меня убить, и я до сих пор не понимаю, почему этого не произошло. Но они отказались. Потому, что клинок должен быть острым, и плевать, что при закалке может сломаться от излишнего усилия.
Вам плевать на меня, как на человека, Хуана Шимановского. Вам нужно только достижение собственных целей. Так повторюсь, почему я должен любить тех, кому на меня плевать?
Она молчала.
– Вы – властные сучки, заигравшиеся в 'солдатики'. И я ненавижу вас потому, что мне так хочется. И моя благодарность за возможность получить новые способности умения и знания никак с этой ненавистью не пересекаются – лежат в разной плоскости.
– Это обида, Хуан, – усмехнулась Паула. Совсем как Катарина. – Просто детская обида. Это нормально, когда тебя подставляют. Для того мира, куда тебя готовят – нормально. Тяжело в учении – легко в бою.
Я отрицательно покачал головой.
– Пусть так. Но я только что совершил первое убийство. Неправильное, так не делается, но именно это и было нужно – чтобы вывести меня из себя. А перед этим меня самого пытались убить такие же ваши марионетки, как и я сам. А после этого я был вынужден выпендриваться, строя из себя шута, клоуна, играя с гранатами на построении, защищая собственных убийц.
Ты хотела, чтобы всё это дерьмо всплыло – оно всплыло. И шандарахнуло. Да, ты права, возможно, я переболею и всё пройдет, но пока не прошло я хочу похандрить. И не думаю, что тебе стоит мешать.
– Одна сеньора недавно сказала замечательную фразу. 'Настоящая мать – это та мать, которая делает так, чтобы ее ребенок был сильнее, даже если ему от этого будет больно', – задумчиво произнесла Паула. Я же мысленно представил ехидную интонацию Катарины, с которой она это говорила. Покачал головой.
– Даже догадываюсь, что за сеньора. Но нет, она не права. Права, но не совсем. Настоящая мать это та, которая ЛЮБИТ свое дитя, как бы она его ни воспитывала. И к вам это не относится.
– Сколько дней мне отмерили? На акклиматизацию и успокоение? – резко перевел я тему.
– В пределах недели, – ответила Паулита похоронным голосом. Не ждала такого разговора? Да уж, плохо быть марионеткой и при этом думающим человеком. – Не больше.
– Я успею. – Я поднялся. – Побуяню, успокоюсь и вернусь. Можешь не провожать.
* * *
Они не провожали, нет. Пасли. А это совсем другое. И действительно, силами не только моего взвода. Я же скрываться не пытался – это бесполезно. Настроил камеры навигатора на круговой обзор и не обращал ни на что внимания, лишь изредка сверяясь, где там сопровождающие. В голове настойчиво крутилось:
В голове окончательно прояснилось, настроение улучшилось. Действительно, раскис, понимаешь. Да, я бы никогда не нажал на спуск, и знал, что не нажму, когда шел. Но ведь все-таки шел? Так что сам виноват.
…И именно это гложет.
Размышления мои были прерваны весьма нетривиальным образом. Я забрался в глушь, где почти нет лавочек, а, соответственно, и людей, когда внимание привлек шум, не подлежащий двоякому толкованию. Внутренний голос говорил, чтобы я не лез, это не мое дело, но я считал себя не в достаточной степени членом корпуса, чтобы не реагировать. И ломанулся через кусты и заросли невысоких деревьев на параллельную дорожку.
Обе эти группы отличались, как небо от земли. Первая состояла из плечистых здоровенных парней лет двадцати пяти – тридцати, одетых в достаточно респектабельные рубашки, футболки и брюки, в которых, однако, легко можно махать руками и ногами. Под футболками угадывалась рельефная мускулатура – парни явно за собой следили и регулярно занимались. Лица европейские, волосы темно русые. Марсиане – только они, постоянно занимающиеся физическими упражнениями с их одной третьей 'же', имеют такие параметры тела.
Вторые были латинос, все до единого, хотя кто-то казался темнее, кто-то светлее. Были даже парни с европейскими чертами, но по совокупности различных признаков с русскими, марсианами или гринго я бы их не спутал. У некоторых на плечах висели флаги 'Индепендьенте', большинство было одето в одежду красно-бело-желтых цветов этой команды – фаны. Причем разгоряченные непрохладительными напитками, злые и злость эту с удовольствием срывающие на достаточно мирных и респектабельных марсианах.
Да, передо мной во всей красе предстала драка, точнее, избиение. Футбольных фанатов было полтора десятка человек, шестнадцать, если быть точным, как потом мне сказали девчонки. Некоторые более трезвые, некоторые менее, но в любом случае у троих пусть и мускулистых марсиан шансов против них не имелось.