Тем более что жизнь короткая такая…

Любопытна карьера моего приятеля по «Комсомольцу» Юры Изюмова <…> Умные люди уходили из «МК» только на повышение, и Юра Изюмов, дождавшись своего часа, перешел в «Пионерскую правду» замом главного редактора. После «Комсомольца», где наши кабинеты были рядом и мы ежедневно заглядывали друг к другу «на огонёк», я как-то случайно пересёкся с ним – и не узнал. Всегда рассудительный, сдержанный, спокойный, Юра Изюмов сыпал антисемитскими фразами и, как мне показалось, исподтишка наблюдал, какой это произведёт эффект. Я понял, что это маска, что ему так надо, но не понял для чего. Позже разнеслась весть: первый секретарь Московского горкома партии, член Политбюро ЦК КПСС тов. Гришин (известный даже в партийных кругах как жуткий юдофоб) взял Юрия Петровича Изюмова к себе помощником. Прослужив необходимое количество лет в горкоме, Юра Изюмов спланировал под крылышко «первого еврея» Советского Союза Александра Борисовича Чаковского в качестве зам. главного редактора «Литгазеты».

Я переход от Сырокомского к Изюмову ощущал как исторический. Сырокомский формировался на решениях XX и XXII съезда, Изюмов – на тупой, бессмысленной брежневщине.

Но, повторяю, многие этого не поняли. Даже очень хорошие люди. Тем более что по слухам Сырокомский был снят за взяточничество. Меня эти слухи оскорбляли, но им верили, хотели в них верить. Люди были унижены собственным страхом перед властным начальником и платили теперь за своё унижение, подхватывая грязную сплетню.

Теперь-то известно, что снят Сырокомский был по приказу Громыко, чуть ли не в день рождения которого «Литгазета» напечатала статью о махинациях руководства жилищного кооператива, принадлежавшего министерству иностранных дел. Министру преподнесли это как личный выпад против него. «И в такой день!» – подначивали подхалимы. Громыко зарычал, политбюро (и в частности Андропов) сочувственно откликнулось. Но кого тогда интересовала правда?

С уходом Сырокомского заметно поблёк и Чаковский. Чувствовалось, что с Изюмовым они уж очень разные люди, хотя Изюмов с Александром Борисовичем вёл себя с неизменной почтительностью. Но Чаковский, как и Сырокомский, питал слабость к хорошо написанным материалам, а Юрия Петровича Изюмова качество предполагаемой публикации не волновало. Он отслеживал крамолу. И кадровые решения Изюмова оказывались далеко не такими убедительными, как это было при Сырокомском. Именно при Изюмове весьма поощрялись доносительство и подхалимство.

Мой приятель Саша Рыбаков, когда-то работавший с Изюмовым в «Молодом коммунисте», поначалу обрадовался его приходу. «Мы с ним на “ты”, – говорил он мне. – Я ему скажу: “Юра – надо!” И он всё сделает». Но бывший помощник первого секретаря горкома не желал, очевидно, возвращения к временам, когда он работал в молодёжном журнале. Изюмов тепло улыбался Саше, но не помню, чтобы хоть раз в чём-то пошёл ему навстречу.

Стала разрушаться сама демократическая атмосфера, которую мы, старые сотрудники редакции, соткали и которой очень дорожили. «Любой разумный вариант рассматривается», – поощрял нас Сырокомский. И Чаковский подтверждал это: он любил спорить, умел спорить, умел выслушать аргументы оппонента, мог признать его правоту.

Изюмов не спорил. Он изрекал. «Не следует хвалить начальство», – назидательно сказал он мне, когда я одобрил какую-то его правку, которую он сделал как ведущий редактор. «Я и не собирался Вас хвалить, – ответил ему я, – потому что не согласен с тем, что Вы сделали здесь, здесь и здесь», – я показал выправленные им места. Изюмов холодно посмотрел на меня: «А критиковать начальство тем более не следует. Это может иметь для критика очень неприятные последствия». «В таком случае, – сказал я ему, – Вам придётся объясняться с автором по поводу вашей правки». «Не придётся, – стальным голосом произнёс Изюмов. – Для таких вещей и существуют сотрудники, которые не только соглашаются с правкой начальства, но отстаивают её перед авторами».