Читаем Тем, кто хочет знать полностью

С и м а. Матрос тоже, как вы вот, рассмеялся: только ангелы с неба не просят хлеба. А я ему: хлебом не богаты, а картошкой попотчевать рады! И тут же…

Б а д а н и н а. Понятно. (Сане.) Можешь быть спокойна, картошка понравилась. (Нехорошо закашлялась.)

С и м а. Еще как! В мундире испекли. А соль у них своя…

Б а д а н и н а (надевает пальто). Мы с Саней пойдем. Про собрание, женщины, договоримся в ревкоме.

С а н ь к а. Пусть разрешат печи истопить. Такой случай!

Б а д а н и н а (в дверях). Ольга, вы тоже не задерживайтесь. (Снова закашлялась.) Пусть Сима доклад свой обдумает. (Уходит.)

О л ь г а. Не засижусь.

С а н ь к а (в дверях, Симе)

. А голубое платье надевала?

С и м а. Не пришлось… на съезде.

С а н ь к а (досадливо махнула рукой). Эх, ты… (Уходит.)

С и м а (вдогонку). В зале почти не топили.

О л ь г а (иронически). И лампадки перед иконами не теплились?

С и м а (молча идет в угол, задувает лампадку и снимает икону). Сколько я перед ней слез пролила… Не она великомученица, а я…

О л ь г а. Не потерпит такого Варфоломеич.

С и м а. К тебе приду. Не выгонишь?.. Слушай, говорят, на разгрузке дров он усердно трудится?

О л ь г а. Да ну его к лешему! Я тебя вот что спросить хочу….

С и м а. Погоди. Разве плохо, что он хоть какую ни есть пользу приносит?

О л ь г а. Как бы его польза нам во вред не пошла.

С и м а (грустно). Ты, Ольга, как человека невзлюбишь, так уж навеки.

О л ь г а. А за что мне его любить? За то, что он ткачих в проходной догола раздеваться принуждал — не прихватила ли шматочка пряжи?.. (Пытливо.) Почему, как про матросика разговор зашел, ты глаза прятать стала?

С и м а (вспыхнула). Что ты! У меня муж есть…

О л ь г а. У тебя, бабонька, и сердце есть. И не Варфоломеичу во владение отдано. Так, что ли?


Сима молчит.


Ты к матросам в голубом платье поехала? (Улыбнулась.) На бронепоезде-то не замерзла?

С и м а (смутилась). Сама не знаю, что вдруг напялила.

О л ь г а. Ох, Симка, я хоть из лаптей выросла, а на мякине меня не проведешь. Вижу, запал тебе в сердце статный комиссар Аскольд?..


Сима опустила глаза.


Не от зависти недоброй я, Сима, спрашиваю. Истосковалась ты по ласке, по слову задушевному, по любви бабьей, ненасытной. (Обнимает Симу, которая доверчиво прижимается.) Хочется тебе день и ночь думать про хорошего человека, жалеть его… Засыпать и просыпаться, про него думаючи… Какой же у тебя разговор с Аскольдом вышел?

С и м а (улыбнувшись воспоминаниям). Рассказала я ему сказку…

О л ь г а (досадливо махнула рукой). Хоть про любовь?

С и м а. В сказках всегда про любовь.

О л ь г а. А он?

С и м а. Он сказал, что сказок не уважает…

О л ь г а. Молодец!

С и м а. …но мою запомнит.

О л ь г а. Сказку? А тебя?

С и м а. Молчи, Ольга!

О л ь г а. Почему молчать? У тебя, Сима, никогда от любви сердце не заходилось — вот и заладила «молчи да молчи»! Ты бы со стороны на себя с Варфоломеичем поглядела! (Подходит к стене и показывает на свадебную фотографию Гаврюшовых.) Сытый волк и птица в клетке — какая уж тут любовь? А я голодала, в прядильном недоношенного родила — боялась, оштрафуют, коли смену не дотяну, — но так любила Степу моего… И он ко мне… завсегда с лаской… (Подавив рыдание.) Кабы не удушили его газом в окопе, сейчас у нас первым бы комиссаром был!.. Ой, как он целовал меня, Симка!.. Обнимет, голову на плечо положит… Понимал, без ласки жизни нет. Коли ласка, Сима, от милого, а не от постылого… А вы на съезде про любовь ни словечка, верно, не проронили. Все только про внутреннее и внешнее…

С и м а. И про любовь прения были. Одна деревенская, она так с узелком в руках речь и говорила, прямо Ленину и сказала: «Мне, товарищ Владимир Ильич, бабы наказывали у вас спичек да сольцы для деревни стребовать. А я от вас поболе, чем спички да сольцу, получила, вы мне веру дали и дорогу показали. И я хочу у вас новый закон стребовать, чтоб не дозволяли девушек за немилых выдавать, чтоб советский закон за ихнюю любовь крепостью стоял…»

О л ь г а. Молодец, даром что деревенская!.. Война идет, голод кругом, хороших людей из-за угла кончают, а сердце бабье… оно без любви не может… Правда?.. Молчишь… Что ж, ты мужняя жена…

С и м а. Может, и безмужняя… Ох, нелегко мне, Оля… (Тесней прижавшись к ней, тихо начинает песню.)

Ты расейска вольна пташка,Воспремилый соловей…

О л ь г а (вторит ей).

Ты везде можешь летати —Высоко и далеко…

(Поют вместе.)

Перейти на страницу:

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман