С и м а. А он взял стул, бросил пальто на спинку, присел у краешка стола и говорит: «Продолжайте, товарищи, работу». Прищурился так и глядит, глядит на нас — в зипунах, в кожухах, в сермягах. А потом вынул, из кармана книжечку. Слушает, что делегатки говорят, и записывает. Слушает и записывает… Кто про голод, кто про босых и голых детей, кто про кулаков, что в деревнях активисток убивают. А он слушает. Видать, каждое слово услышать хочет. Записывает, а глаза невеселые такие… Потом, правда, заливисто рассмеялся, аж спиной назад откинулся…
О л ь г а. А с чего?
С и м а. Питерская делегатка рассказала, как поначалу боялась сесть в вагон императрицы Александры Федоровны…
О л ь г а
С а н ь к а. А что такого! Велика пташка — бывшая императрица Сашка!
Б а д а н и н а. Не перебивайте.
С и м а. В Питере с харчами еще горше, чем в Москве. И питерское начальство сказало делегаткам: раз сытным пайком обеспечить не может, то хоть в императрицыном вагоне в Москву отправят… Ну, а потом Ленин поднял руку и попросил слова…
С а н ь к а. Речь мы в газете читали!
О л ь г а. Сравнила! То газета, а тут живой человек… Загляни в свою тетрадочку, Сима.
С и м а
Скажу вам, как поняла… Не может, сказал Владимир Ильич, полный социалистический переворот произойти, коли громадная часть трудящихся женщин — слышишь, громадная! — не примет в нем значительного участия.
О л ь г а. Так и сказал — задавленную?
С и м а. Задавленную. Спасти женщину, сказал, может только социализм. Один социализм!.. Сижу я, милые, слушаю его, и почудилось мне — ни холода нет, ни голода, ни тревоги, все скверное прочь сгинуло, одна только вера в сердце осталась… Кончил Ленин говорить — кто хлопает, кто плачет от радости. А батрачка одна в зипуне — она тайком от мужа и родителей на съезд приехала! — как закричит: «Пусть попробуют нас тронуть, мы теперь знаем, как жить!»
Б а д а н и н а
С и м а, Знаю.
О л ь г а
С а н ь к а
Б а д а н и н а. Не надо.
О л ь г а
Б а д а н и н а. Про это все должны от нее услышать. Все, кто посылал ее в Москву.
С а н ь к а. Так она им потом расскажет!
О л ь г а. Помалкивай, Санька! Анна Никифоровна дело говорит.
С а н ь к а. Ладно уж, потерпим до собрания.
Б а д а н и н а
С а н ь к а
С и м а. Тебя вспомнила. Угостили матросов на диво!
О л ь г а. На женском съезде — матросы?
С и м а. Не на съезде.
Б а д а н и н а. Нет.
С и м а. Как раз после съезда был в Москве такой день. И всех делегаток на Красную площадь позвали. На военный парад. Ленин речь сказал. Разъяснил, что только при красных офицерах станет наша армия непобедимой… А потом мы в гости поехали. Кто на курсы краскомов, кто в кремлевские части, а нашу губернию моряки к себе пригласили…
С а н ь к а
С и м а. Не корабль, а бронепоезд. На станции под Москвой его сейчас ремонтируют и тяжелой броней обшивают. И вся команда — балтийские матросы. Ну, сначала, известно, митинг… А после митинга подходит ко мне матрос. Аскольд…
С а н ь к а. Чудное имя какое!
С и м а. У него на бескозырке так напечатано.
Б а д а н и н а
О л ь г а. А самого как звать?
С и м а. Не спросила, постеснялась.
О л ь г а. А он, голубчик, не постеснялся заговорить с тобой?
С и м а
С а н ь к а
С и м а. Да я, дуреха, возьми да перво-наперво спроси: а как у вас на бронепоезде с харчами?
О л ь г а. Ты б еще спросила, часто ли в баню их водят да исподнее меняют?