Темное разделение

Сосредоточься. Поищи образы в своем сознании. Старательные прядильщицы и рабочие с загрубелыми ладонями… Механические рабы в засаленных фартуках с мостами в руках; потные тела, освещенные огнем, среди пыли и лязга в однообразном монотонном движении… И швеи, работающие за жалкие гроши. «В бедности, голоде и грязи шьем сразу ниткой двойной и сорочку и саван». Где я слышала эти строки? Они будят страшные воспоминания. Швеи шьют саван. Могу я использовать этот образ где-нибудь?

Мрачные звуки музыки Малера поднимались вверх, и Симоне казалось, что она видела, как образы обретают форму, слушала безжалостные удары молота по наковальне, скрежет железа и стали. Как можно использовать эту идею? Может быть, едва заметный лейбл Армани на домашней куртке рабочего? Или ткацкий станок Аркрайта, плавно смыкающийся с очертаниями печатной платы компьютера? Да, почему бы нет? Айронбридж, Йоркшир? Она прервалась на мгновение и записала на листочке — связаться с туристическими центрами.

Она была довольна, потому что нашла то, что хотела, — она создала образы в воображении… Тонкие натруженные пальцы, ощупывающие тканое полотно… Тонкие пальцы с маникюром, выстукивающие телефонные номера в центрах связи — телекоммуникационные компании могут помочь с этим, у них могут быть старые рекламные проспекты коммутаторов сороковых годов… Возникнут ли проблемы с копирайтом?

А еще Голодный поход Джарроу и Всеобщая стачка 1926 года. Получится ли наложить кадры в сепии этих событий на кадры Олдермастонского [20]

похода? Есть ли между ними прямая перекличка? Может, лучше стачка шахтеров семидесятых годов во времена, когда главой правительства был Эдвард Хит? Да, так, пожалуй, лучше.

Симфония закончилась, и наступила тишина. Симона откинулась на стуле, массируя заболевшую шею; немного кружилась голова от музыки и глубокой сосредоточенности. Она поднялась налить себе еще чашку кофе и уже выключала кофеварку, когда ей вдруг показалось, что она услышала какой-то звук. Она обернулась к полуоткрытой двери на лестницу. Там кто-то есть? Ей послышалось, что кто-то очень тихо приоткрыл внутреннюю дверь, которая вела на галерею. Она замерла, и через мгновение пол скрипнул, будто кто-то осторожно и медленно крался в комнате внизу.

Кто-то бродит по дому? Кто-то проник внутрь, пока играла музыка Малера? Она внимательно вслушивалась, но могла различить лишь шум дождя за окном и журчание воды по желобу.

Или это только дождь? Симона осторожно поставила чашку, чтобы она не звякнула, и крадучись пошла к двери. За ней была малюсенькая лестничная площадка, от которой шла лестница на средний этаж, где были выставлены фотографии Симоны, а еще ниже была более широкая лестница на первый этаж и главную галерею.

Она остановилась в нерешительности на крошечной площадке. Дождь все так же стучал в стекло, разбрызгиваясь блестящими каплями. Симона довольно ясно разглядела длинную тихую комнату: там никого не было. Но на подоконнике стояло ползучее растение, оно отбрасывало гротескную кривую тень на стены и слегка покачивалось, как было всегда, если кто-то проходил мимо… Или это был только порыв ветра из окна?

Смутное беспокойство охватило Симону, и она вспомнила, что Анжелика оставила дверь незапертой для миссис Уотнот. Совсем глупо — оставить незапертой наружную дверь — поздно вечером, в центре Лондона; так ей и надо, ничего удивительного, если кто-то этим воспользовался. Но музыка была не такая громкая; она уж точно бы услышала, если бы кто-то вошел.

И уж точно бы она услышала миссис Уотнот, которая всегда так громко стучала и хлопала дверьми, оповещая о своем прибытии, если свет горел, спрашивала, сделать ли кому-нибудь чашечку чаю. Восклицала радостно, если что-то было вывешено после ее последнего прихода. Симона ждала, в надежде услышать веселый шум пылесоса или скрип дверцы кладовой под лестницей, где хранились принадлежности для уборки и которую Анжелика называла «маленьким адом», поскольку петли ее скрипели, и внутри она напоминала темную пещеру. Ничего. Но ведь она слышала мягкие шаги, она была уверена, что это Не игра воображения.

Она начала спускаться по лестнице. Нигде не было и намека на какое-либо движение, и средний этаж, этаж, который она всегда считала своим, был погружен в немую тьму. Симона остановилась на мгновение, рассматривая тени, но все казалось спокойным и мирным — как всегда. Она прошла последний пролет, который был шире и удобнее, и оказалась на первом этаже. В свете фар проезжающих по улице машин выставочный зал был пустым и спокойным. Симона проверила наружную дверь: она действительно оказалась незапертой, но плотно закрытой. Однако любой бродяга или возможный грабитель тоже закрыл бы ее, чтобы не вызвать подозрений.