Темное солнце

Произошел разрыв с естественным порядком. У львов, обезьян и волков доминантный самец завоевывает свое место за счет мускулатуры, отваги и упорства; во времена моего детства вождь кочевого или оседлого племени узаконивал и удерживал свое высокое положение до тех пор, пока более сильный не оттеснял его, опираясь на свои физические и нравственные достоинства, а также твердую позицию, продиктованную обстоятельствами. Короче говоря, авторитет, непременный цемент группы, зиждился на добродетелях, тогда как нынче он идет от системы, а не от значимости человека. Могущество фараона опирается на организацию, материальное измерение которой является продолжением духовной сферы, – статус фараона утверждается его божественным происхождением и подкрепляется армией.

Какой-то треск снаружи заставил меня поднять голову. В крохотное квадратное оконце на меня смотрели широко раскрытые глаза. Когда наши взгляды встретились, в шпионских зрачках зажегся огонек страха. Узнав личико в оконном проеме, я вздрогнул: это была чудесная девочка, дитя-пророк, та, что, встав между лапами Сфинкса, предрекла мне мое будущее.

Я вскочил. Девочка исчезла. Я бросился вон из хибары и заметил, что она бежит к зарослям тростника.

– Не уходи!

Она семенила так быстро, что ее фигурка уже почти скрылась в зарослях. Я поспешил следом.

– Подожди!

Она скользила среди стеблей тростника, выбиралась на тропинку и снова исчезала.

– Пожалуйста, останься! Скажи мне…

Несколько раз мне почти удавалось ее поймать. Хотя двигались мы с одинаковой скоростью, способность резко менять направление и невеликий рост делали ее более быстрой и позволяли проникать повсюду. Мало-помалу расстояние между нами увеличивалось, но я не отчаивался, надеясь получить от нее сам не знаю что. В конце концов, после бешеной гонки, я потерял ее из виду и в растерянности остановился, не понимая, куда направиться. Легконогая прорицательница исчезла.

Я оказался на берегу Нила, среди укрывшихся под финиковыми пальмами хижин. Поднимался вечерний ветер. В стойла, мыча, возвращались стада буйволов. На другом берегу реки возвышалась на фоне заката пирамида фараона. Позади нее солнце, напоминающее диск потускневшего золоченого серебра, опускалось к окаймлявшим пустыню плавным волнам дюн, и от его молочного света бледнело небо. Вокруг пирамиды медленно кружили хищные птицы. Где-то вдали завывали волки.

От вида пирамиды у меня перехватило дыхание. Она была расположена почти в пяти километрах от меня и настолько господствовала над местностью, что у меня создалось впечатление, будто я ползаю у ее подножия. Своей уникальной громадой, ширина которой равнялась ее высоте, она буквально расплющивала и уничтожала меня. Порожденная расчетами, созданная разумом и возведенная тысячами рук, она не имела ничего человеческого или, лучше сказать, повествовала о чем-то отличном от человека: она утверждала свою силу, распространяя ее сквозь время и пространство, сплющивала горизонт и бросала вызов годам. Благодаря ей недолговечный человек одерживал верх в неравном бою против смерти, он длился, он торжествовал. Пирамида останавливала часы, дни и века. Крепость ее камней противостояла распаду. Ее законченность исключала случайность. Ее бесстрастность пренебрегала нашими чувствами. Ее тяжесть, стабильность, плотность, геометрическое равновесие – все восставало против неустойчивости. В воцарившейся тишине пирамида воспевала жизнь вечную.

Раздался клекот орла. Этот резкий звук наткнулся на стену пирамиды, отскочил от нее и как-то зловеще преломился, так что мне показалось, что зашлась бешеным лаем свора диких псов. Мой взгляд изменился.

Гладкая, облицованная рубиновым порфиром, красноватым сиенитом и розоватым гранитом, пирамида показалась мне принадлежащей животному миру, а не минеральному, она будто питалась кровью, пульсирующей почти на поверхности камня. Кровью того, кто вскоре упокоится в ней? Нет, кровью тех, кто изнемог ради ее сооружения. Какая расточительность! Строительство потребовало непомерных трудов и затрат. Лучше было бы дать населению возможность жить как подобает, своей собственной жизнью, а не приносить ее в жертву этому проекту. Мучить целые народы в течение двадцати лет, чтобы возвести мавзолей одному человеку… Грандиозное убивает малых и не делает великих еще более великими, разве что это взятое взаймы величие, потому что они только подчиняют, приказывают, бьют, приносят в жертву и приговаривают. Какая ирония! Возведенная пирамида с замурованным входом воспрепятствует проникновению воров, тогда как главный грабитель упокоится внутри нее…