Темнота в солнечный день

Первый поцелуй получился неловкий, почти пионерский – они одновременно потянулись друг к другу, и вышло чуточку конфузно. А вот следующие были уже настоящими, долгими, медленными, перехватывавшими дыхание у обоих. Пуговицы на ее платьице и его рубашке расстегивались как-то сами собой. Митя неторопливо, но неуклонно заходил все дальше и дальше, не встречая ни малейшего сопротивления, да и Марина себя вела отнюдь не как благонравная девочка. И сказала в конце концов:

– Митя, отвернись на минуточку…

Он отвернулся, слышал шелест ее платья, шорох простыней и дождался наконец тихого:

– Иди ко мне. Только сначала… ну, сам знаешь…

Повернулся, рывком снимая пиджак. Марина лежала, укрывшись одеялом до подбородка. Первая обняла его, и Митя прорвался в сладкое сумасшествие, сначала суматошное, пылкое, потом ставшее гораздо медленнее – тела привыкали друг к другу, осваивались друг с другом, получив первое удовольствие; одеяло куда-то подевалось, но им от этого стало только лучше. Хорошо, что кровать стояла не у той стены, за которой обитала склочная соседка, – Марина оказалась отнюдь не тихоней, а от этих вредин можно ожидать стука по батареям даже в такой момент.

Ох, как много всего и разного на скомканной простыне происходило, иногда перемещаясь в другие регионы кровати… Митя испытал немало такого, что с ним раньше не бывало, – что-то знал чисто теоретически, через воспитавшие не одно поколение, как букварь, те самые мутные фотографии, а кое о чем вообще представления не имел и пару раз, к стыду своему, показал себя явным растяпой. Хорошо еще, что Марина его вела, как опытная партнерша в танце, направляла жарким шепотом и откровенными ласками. Однажды он ощутил легонький прилив ревности – кто-то же ее всему этому учил? – но очень быстро эти глупости вылетели из головы. Понять, кто над кем сейчас властвует, он и не пытался – вполне могло оказаться, что как раз Марина над ним, но пресловутое ущемленное мужское самолюбие знать о себе как-то не давало. Ему просто было хорошо, и то, что чему-то приходилось учиться на ходу, только придавало сил, как и отрывистые женские стоны, – и приятно было чувствовать себя их причиной…

Ушла первая волна сладкого сумасшествия, вторая, и они не сразу оторвались друг от друга – тоже нечто новое для него. И уж совсем новым оказалось, когда Марина, найдя ощупью его пальцы, открыла еще кое-какие секреты женского тела, и Митя понял: то, о чем в их компании говорили до сих пор лишь кратко и грубо, оказалось едва ли не искусством.

Потом она попросила, уютно примостив голову у него на плече:

– Дай и мне сигаретку, ты ж сейчас курить хочешь… Интересно, как теперь будет…

– Только ты осторожненько…

– Ты мне направляй пальцы, пожалуйста, а то и в самом деле простыню спалю…

Сам он закурил не сразу – дождался, пока Марина справится со своей сигаретой вовремя, не успевала нарасти изрядный столбик пепла, осторожно направлял ее пальцы со стоявшей меж ними пепельницей и легонько постукивал пальцем по сигарете. Только потом, погасив ее окурок, щелкнул зажигалкой. Спросил с интересом:

– Ну как?

– А ты знаешь, удовольствие от табака далеко не прежнее, но раньше вообще никакого не было… Митя…

– Что?

– И что теперь? – спросила она без малейшей тревоги, просто как человек, столкнувшийся с чем-то для себя новым.

– Хочешь, я буду твоей личной жизнью? Если ты хочешь личной жизни, конечно…

– Конечно хочу, глупый. Хочу личной жизни, хочу быть любовницей… Сто лет любовницей не была…

– Нескромный вопрос можно?

– Тебе сейчас все можно…

– Как так получилось, что ты замуж на вышла? Такая девушка…

Показалось ему, или Марина чуточку напряглась? Он не смог определить, но это тут же прошло, Марина прижалась к нему поплотнее и сказала спокойно:

– Да вот, получилось как-то… Митя… А у тебя правда никакой личной жизни?

– Правда, – сказал он.

И подумал, что нисколько не лукавил душой: ну какая у него до сих пор была личная жизнь? Одни скоротечные огневые контакты – популярная в их кругу фразочка после того, как в руки попал роман Богомолова. И уж никак нельзя считать личной жизнью ни Лорку, ни Юльку: одна – общая девочка компании, другая – нетронутая девочка с горячими и нежными губами, которую и следует в этом состоянии и оставить, и отнюдь не только из-за грозного УК РСФСР…

– Были, конечно… всякие, – сказал он. – Только это так, мимоходом, ни уму ни сердцу… Лиц-то не помнишь…

Марина спросила с почуявшейся вкрадчивостью:

– А если я буду твоей… личной жизнью, у тебя будут… случайные?

– Нет, – сказал Митя. – Ты лучше всех, заранее знаю…

– Спасибо… – Марина тихонько рассмеялась. – Это каждой приятно слышать. Вот только какие твои годы…

– Не в годах дело.

– Может быть… Значит, я теперь твоя любовница? – Ее жаркий шепот защекотал ухо. – Митя, ты не обидишься, если я одну вещь скажу?

– Да с чего бы вдруг?

Притянув его голову на грудь, Марина так нежарко зашептала:

– Митька, у тебя есть два больших достоинства, для женщин очень ценные. И размер у тебя хороший, и долго не кончаешь… Ничего, что я так, открытым текстом?

– Так даже приятнее…