Темнота в солнечный день

– Да успокойся, ничего это не меняет… – Марина вновь притянула его голову на грудь. – Вот если бы я невинного школьника совратила… И вообще это еще вопрос, кто кого совратил… Давай считать, что – ты меня. Так мужскому самолюбию приятнее, правда?

– А на самом деле?

– А на самом деле никто никого не совращал, – серьезно сказала Марина. – Ты шагнул навстречу, а я не стала отбиваться. Взрослые люди, ага… Вот и оказались в постели, и поняли, что им там друг с другом очень хорошо. Правда ведь?

– Марина…

– Я тебя очень притомила? – лукавым шепотом спросила Марина.

– Да нисколечко, – браво ответил он. – К подвигам готов.

– Ох, какие вы хвастунишки все… – ее шепот вновь стал прерывистым, Марина провела кончиками пальцев по его груди, опускаясь все ниже и ниже (что было чертовски приятно) и, приласкав без малейшего стеснения, тихонечко фыркнула Мите в ухо: – А ведь и в самом деле не особенно притомила…

– Намек понял, – сказал Митя, поворачиваясь к ней.

Ее первый стон был тихим, чего о последующих никак нельзя сказать.

Очень похоже, что-то было не в порядке, не с плитой, а вообще с электричеством. Обнаружив, что ни одна конфорка не греет, Митя думал недолго – щелкнул выключателем сначала в кухне, потом в комнате. Ни одна лампочка не зажглась. Света нет, дело ясное. Напоил, что называется, девушку кофеем. Ага, и лампочка в холодильнике не горит…

Вернулся в комнату, прислушался. Марина безмятежно спала (она признавалась, что соня изрядная, а этой ночью к тому же мало поспали), а на лестничной клетке что-то явственно позвякивало. Бывало порой, что хулиганистые шманки поворачивали рубильники в распределительных щитках, враз обесточив одну квартиру или несколько. Митя с приятелями (в те безмерно далекие годы, когда они еще не были Доцентом, Сенькой и Батуалой) сам так иногда развлекался. Но, во-первых, здесь малышни нет, а во-вторых, даже окажись она тут, всегда, едва повернув рубильник, моментально убегали со всех ног, пока не поймали и не надрали уши. А там, на лестнице, что-то звякало долго и громко.

После короткого раздумья Митя пришел к выводу, что у него, пусть и не жителя домика, но безусловно законного гостя, есть кое-какие основания озаботиться. Натянул носки, причесался и выглянул на площадку, встал на резиновый коврик у двери.

С первого взгляда все было ясно: хмурый тип в черном халате, этакий Афоня Борщов, мрачный и сосредоточенный, возился в распределительном щитке, распахнув настежь дверцу. Ни малейшего внимания на Митю он не обратил – сразу видно, страдал от наличия в организме похмелья и отсутствия там пива. Зато второй обратил внимание самое пристальное…

Акимыч – от же ранняя пташка! – воззрился на Митю исподлобья, угрюмейше, даже зло. Митя ответил ему доброжелательным, да что там, лучезарным взглядом. Позиции у него были железобетонные. Марина – девушка взрослая и сама решает, кого оставлять в гостях до утра. Здесь не женская общага с ее казарменным регламентом, где Акимыч мог бы вволюшку сатрапствовать. Так что перебьется бывшая батальонныя разведка, а ныне заслуженный учитель РСФСР.

– Утро доброе, Константин Акимыч, – вежливейше раскланялся Митя, смутно помнивший, что моральный кодекс строителя коммунизма требует проявлять уважение к старшим, тем более ветеранам войны и труда. Откровенно говоря, что там еще требует кодекс, он не помнил вовсе – не комсомолец, чай.

– И тебе не болеть, – буркнул завуч.

Определенно хотел сказать что-то еще, вряд ли приветливое, наверняка крайне наоборот – но покосился на похмельного электрика и явно решил, что не стоит его посвящать в некоторые местные тайны.

– Случилось что-нибудь? – светским тоном осведомился Митя. – Я только собрался кофеек наладить, смотрю, света нет.

– Кофеек… – проворчал Акимыч. – Аристократ…

– Да какой же аристократ? – с простецкой улыбкой спросил Митя. – Кофе в зернах, уже обжаренных, в любом магазине лежит по четыре пятьдесят за кило. Тут не аристократизм, а все для удобства советского человека… Нет, правда, когда свет будет?

– Когда? – мрачно спросил Акимыч местного Афоню.

– Да щас вот… – проворчал тот. – Только эту хреновину на место поставлю.

– И не забудьте к хреновине кандибобер прихерачить, – заботливо посоветовал Митя.

– Иди гуляй, студент, – проворчал злой на всю вселенную электрик. – Народный контроль нашелся…

Делать тут было больше нечего, и Митя вернулся в квартиру. Марина уже сидела в постели. Видеть его, конечно, не видела, но тихие шаги безусловно расслышала и повернула лицо прямо к нему. Лицо у нее было довольное и безмятежное – похоже, ни о чем сожалеть не собиралась.

– Свет чинят, – сказал Митя. – Я тебе хотел кофейку сделать, смотрю – все вырублено… Ага!

На кухне загорелась лампочка, которую он, уходя, не выключил.

– Ну вот, – сказал он весело, подошел и поцеловал ее в щеку. – Сейчас кофе будем пить.

– Подай халатик, пожалуйста. Не помню, куда его вчера бросила…

Митя огляделся, поднял халатик со столика с магнитофоном, подал ей и спросил:

– Отвернуться?