Используя свою развитую эмпатическую интуицию, Аларик визуализировал гипотетические действия человека, основываясь на опыте детектива, знаниях самого человека и тех обстоятельств в которых тот находился. В сущности, он стоял посреди разбитой станции, в кружении мусора, обломков, сырости и ржавчины и представлял себе Тима Полсона. Как тот возвращается на место убийства; как осматривается вокруг. Аларик видит его настроение (после визита в тюрьму сделать это не трудно); и видит, как его фантазийные образы Полсона расходятся по темным углам станции и к местам, в которых можно сохранить фото.
Таковых мест представилось всего пять.
Аларик обыскал три и в третьей обнаружил что искал. Полсон поместил фотографии в герметичный пакет на застежке и сунул за выпотрошенный бродягами распределительный щиток.
Аларик не стал раскрывать пакет и рассматривать фото — слишком темно было в разбитом помещении. Но сердце его забилось быстрее — почти так же быстро и гулко как когда Ннамди сыпал проклятиями и заклинаниями, часть из которых в итоге проявились самым мерзким образом.
Вернувшись к машине Аларик поправил шляпу и уселся за руль.
Перед тем как вскрыть пакет, он напомнил себе, что само дело не опасное и что все что могло произойти уже произошло. Ему ничего не угрожает. В конце концов он может уничтожить эти фото и дело с концом. Он не боялся, что фото как-то могут повлиять и на него — все же Аларик придерживался мнения что на Полсона повлияли и сам процесс фотографирования и проявления пленки, а не только сами снимки.
Первое фото — бродяга, Джон Доу стоит в центре круга из детских тел. Девочки, чьи тела он усадил вокруг себя на их хрупкие колени в позе склонившихся молящихся. Во все стороны от них тянутся кривые ручейки крови. Сами тела были повернуты к Доу спиной, и он поставил ногу на одну из девчушкиных попок, словно охотник поймавший своего первого зверя. Он закинул орудие убийства себе на плечо — фото было пленочное и потому было не ясно, что именно он держит — биту, лом, трубу…? Фото сделанное в месте, чертовски похожем на лодочную станцию и вне всяких сомнений это был бродяга Джон Доу. Доу улыбался. Маленькие тела — склонившееся перед ним добыча разложена вокруг него в смиренной мольбе.
Аларик специально задержал взгляд на фото — не ради деталей, а ради проверки, ожидания какого-нибудь эффекта. Спустя минуту он отложил фото. Оно ни как на него не повлияло.
Второе фото — девушка в медицинской униформе, Карина Саммерс. Молодой врач из благополучной семьи, приехавшая для начала практики. Из досье, что прислала Миранда смерть Карины Саммерс выглядело наиболее странно и садистки. Вливать в человека ядовитое средство для прочистки труб — это слишком. Аларик буквально ощущал, как тягучая жидкость лениво и обжигающе опускается через горло и далее по пищепроводу в желудок. Медленно и не отвратимо, ставя окончательную жирную точку в жизни молодой девушки. На фото на него смотрела Карина Саммерс, но совершенно иная. Она стояла возле трех больничных кроватей и с ехидной улыбочкой добавляла в капельницы какую-то жидкость с нездоровым на вид свечением. Она травила лежавших, беззащитных людей с гадкой улыбкой на светлом личике. Упиваясь собственной властью над этими немощными пациентами, которым остается лишь наблюдать как гадкая светящаяся жидкость неумолимо подирается к их венам.
Следующие фото соответствовали словам Полсона; как и то, что он наказывал людей со снимков теми же (или почти) способами.
Все фотокарточки смердели тягучей аурой чего-то черного и поглощающего, затягивающего. Даже сама факт о том, что кто-то делал эти снимки уже был актом извращенного садизма.
Живое доказательство мертвых людей в руках Аларика имели необъяснимое происхождение. А их подлинность заставляла усомниться в прочности привычного мироздания. Не было ни единого факта, доказательства или хотя бы слуха подтверждающего (иди даже намекающего) на то, что они: Бинч, Саммерс, семья Рой имели склонности к насилию. На счет условного Доу, бродяги с лодочной станции что-либо утверждать было нельзя. Однако вот они все на фото; и у каждого на руках кровь.
Фото семьи Рой поражало особенной атмосферой. Муж и жена, разодетые в костюмы викторианской эпохи, трапезничали за большим столом человечиной. В больших блюдах по середине стола водрузили вскрытые у верха черепа головы, нафаршированные чем-то на вид мало аппетитным. Они как съедобный декор, дожидались своего часа, пока супруги откушивали другими съедобными частями тел, попивая из высоки бокалов темно-алую жидкость. И даже через фото сделанное на пленку эта густая жидкость не выглядела как вино.
Только тут Полсон не тал воспроизводить точную экзекуцию — и, пожалуй, подумал Аларик — оно и к лучшему.