Тёмный Человек

– Раньше-то народ был чистый, неиспорченный, – сокрушенно сказала она. – Обычно нашим селянам хватало россказней про утонувших девчонок. Да изредка приходилось ночью поорать возле гати в железную трубу. Ну, а самых отчаянных встречал лошадиный череп. Завидев его храбрецы без памяти уносили ноги.

Старушонка мелко захихикала. Как горох просыпала на железный противень. Гильбоа сердито заметил:

– Мы из города.

– Вот и видно, что из города! – в ответ рассердилась старушонка. – Ничего святого в вас не осталось! Никакой веры в чудовищ. Никакого уважения к демонам. Одни хихоньки да хаханьки в голове!

Нотариус устало присел рядом с Амброзией.

– Так это вы, уважаемая, придумали сказку о семи утонувших сестрах и их безумной матери?

Старушонка важно сморщила личико.

– Ну а то!

Из-за печи вышел черный кот. Увидев, что в комнате наступил мир, он потянулся и запрыгнул хозяйке на колени.

– Это Гиацинт, – представила кота Амброзия.

Кот вежливо мяукнул. Гости тоже назвали свои имена.

– Может чаю? – предложила старушонка. – А то прямо и не знаю, что с вами делать!

– Бабушка Амброзия, я кушать хочу! – заныла вдруг Барабара.

Старушонка сорвалась с места и принялась доставать из печи посуду.

– Сейчас, сейчас, золотко! Садитесь все к столу. Уж не обессудьте, чем богата, тем и рада!

Пока удивленные спутники устраивались за столом, на нем появился чугунок со щами, полкраюхи картофельного хлеба и дары леса: соленые грибочки, салат из лесных растений, ягодное варенье, мед. Гиацинту хозяйка налила молока в глиняную плошку.

Мельхиор достал из дорожной сумки узелок с пирожками и кисель.

– От нашего стола, вашему столу, уважаемая Амброзия, – пропищал Мартиниус, разворачивая узелок.

– Щи вчерашние. Но они, когда постоят, только вкуснее становятся, – заметила старушонка, разливая по тарелкам свое варево. – Какой чай пьете? У меня есть пачка «Зеленого света». Для добрых людей берегу. Сама-то я пью настой из репейника.

Щи оказались неожиданно вкусными. Даже вечно капризничающая за столом Барабара умяла полную тарелку. После еды стали пить зеленый чай с вареньем.

Нотариус огляделся вокруг.

– Чисто тут у вас. А в селении говорят: ведьма!

Старушонка обиделась.

– Вы думаете, уважаемый, если ведьма, так под потолком летучие мыши должны висеть, под лавками змеи ползать, а углы паутиной затянуты? Что же в грязи-то жить? Гигиена, она и для ведьм остается гигиеной.

– Зачем же все это: лошадиный череп, страшилки всякие? – спросил Гильбоа.

Амброзия глянула своими хитрыми глазками на гусара.

– А чтобы боялись и не лезли ко мне. Я покой люблю, одиночество.

– А вам правда сто лет, бабушка Амброзия? – задала вопрос Барабара, гладя кота, который улегся у нее на коленях и принялся громко мурлыкать.

Старушонка лукаво улыбнулась.

– Смотрите-ка, ведь Гиацинт к кому попало не пойдет. А к тебе, золотко, так и липнет! Видно, тоже будешь той еще ведьмочкой!

Барабара рассмеялась. Обе – девочка и старушка – с симпатией и пониманием посмотрели друг на друга.

– Ну, правда, бабушка Амброзия, скажите: вам сто лет?

– Барабара! – одернул Мартиниус племянницу. – У женщин невежливо спрашивать о возрасте.

– Да, ладно уж, – махнула рукой старушонка. – Скажу. Мне действительно, золотко, без малого сто лет. Даже самой не верится. Деус, наверное, забыл про это место. Как и Темный Хозяин. Никто за мной не приходит, чтобы забрать в Темную Долину. Я еще тридцать лет назад ждала смерти. С тех пор так здесь и живу: чародействую помаленьку, с тварями лесными дружу, снадобья колдовские готовлю.

– Тогда, вы, наверное, слышали историю о пастухе Вилеме, который нашел клад? – спросил Мартиниус.

Амброзия снисходительно посмотрела на нотариуса.

– Ну а то! Конечно, слышала. Мне про Вилема-дурака рассказывал его родной племянник дедушка Ксавьер. Мне было тогда восемь лет, а ему за семьдесят. Он часто сидел вон там, на лавочке у своего дома. Дедушка Ксавьер своего дядю иначе как дураком и не называл.

– Почему дураком?

– Ну а кто же он? Нашел сокровище и растрезвонил по всему селению. Простак он был, этот Вилем-пастух. Погубил и себя и своих родных. Ведь шесть женщин потом казнили на площади в Гвинбурге!

– Вы говорите про, так называемых, шестерых гвинбургских ведьм? – спросил Мартиниус.

Амброзия пренебрежительно сморщила остренькое личико:

– Ну, какие они ведьмы? Так, любительницы. Разве что Гведелупа Кароли, мать дедушки Ксавьера, занималась волшбой.

– Гведелупа Кароли, вы говорите? А Анна Кароли, «Ведьма из Вилемусбурга», отравившая мышьяком двадцать два человека, не ее родственница?

– А как же! Дедушка Ксавьер ее прадед, значит Гведелупа – прапрабабушка Анны.

– Ну и ну! – покачал головой Гильбоа. – И вы точно помните, кто кому кем приходится?

– А что же мне не помнить, кавалер? На память пока особо не жалуюсь, – хихикнула старушонка. Она показала на горшки с васильками. – Вот они, все мои соседи, родные, друзья. Все, кто теперь в Темной Долине. А их души здесь, со мной.

Мельхиор посмотрел на васильки и сердце у него екнуло. «Ой, защити меня Гведикус!» Ему показалось, что в ответ на слова ведьмы, цветы согласно качнули голубыми головками.