Я отправила сообщение на старую страницу Фила в инстаграме. Он не стал удалять все фотографии, закрывать профиль или менять ник. Он просто навсегда вышел из неё, сделал вид, что не помнит пароль, и понадеялся на то, что его инициалы прошлой жизни ни разу больше не дадут о себе знать. Его так нет, но он и есть в этот же момент. Это большее, что я могла сделать. А пока, я тоже решила меняться. Тихими шажками, но я делала это.
Первым делом я снова вернулась в собственную комнату. Сперва неровная светло-коричневая краска пастельного тона, выделяющаяся на общем фоне, бросалась в глаза. Папа приложил все усилия, чтобы замазать то, что было там до этого, но это не помогало. Я знала, что скрывается за густым слоем, и перед глазами вставал этот знак каждый раз, когда я случайно заглядывала на этот участок стены. А заглядывала я на него часто: в день не менее десяти раз.
Вторым моим шагом стала перестановка в комнате. Я приложила все усилия, чтобы закрыть это неровное пятно на стене своими старыми вырезками из журналов. Получилось бы довольно мило, если не знать, что за ними скрывается мой самый главный страх. Я собственноручно передвинула кровать ближе к окну, сменила шторы в комнате на более светлые, провела уборку, прибралась на рабочем столе. Сняла со стен фотографии друзей, а на их место приклеила постеры разных звёзд, даже тех, которые мне не нравились совсем.
Всё, что я проделала не меняло абсолютно ничего. Я была всё той же Белл. Уставшей, тихой Белл.
Май подходил к своей середине. Обычно, в это время, когда Тёмный город по-особому расцветал и радовал жителей чудными закатами, пышными цветами, лёгким и непринуждённым запахом, мы с друзьями начинали активно посещать вечеринки, иногда устраивали сами, мы сбегали с уроков, ездили в соседний город, ходили пешком до озера, где купались до вечера. Я не забивала себе голову мыслями о том, что в этом году могло бы быть так же, я всецело посвятила себя тому, чтобы раз и навсегда покончить с теми грустными чувствами, что теснили меня двадцать четыре часа в сутки. Но, как правило, огромное желание, мысленные мольбы и просьбы не приводили ни к чему, всё было впустую, я медленно шла к тому, чтобы впасть в депрессию.
Шон Николсон уехал в тот же вечер, с первой попутной электричкой. Шёл второй день, он не возвращался, что радовало меня. Такой исход событий вселял мне надежду, что он остался на несколько дней с сыном, чтобы провести с ним больше времени. Тот факт, что, приехав к бывшей жене и дочери, он не застал там Фила я не рассматривала, как и то, что Шон мог бросить эту идею по пути в город, испугавшись, что его не простят.