Тень горы

– Это шутка. На самом деле здесь все отлично. И народу полным-полно. Поздравляю.

– Важно, чтобы они были в покупательском настроении, – заметила Лиза.

– Если не будут, Анушка сможет их убедить, – сказал я и получил еще один шлепок. – А если что не так, Лиза их отшлепает.

– Нам повезло, – сказал Риш, предлагая мне косяк.

– Нет, спасибо. Не употребляю, когда езжу с пассажирами. А в чем везение?

– Выставку чуть было не сорвали. Вы видели картину с изображением Рамы? Оранжевую?

Я вспомнил большое полотно с преобладанием оранжевого цвета, висевшее на стене неподалеку от каменного Энкиду. Только теперь я сообразил, что впечатляющая центральная фигура на картине изображала индуистского бога.

– Из-за этой картины выставку попытались запретить свихнувшиеся религиозные фанатики из крайне правых – они называют себя «Копьем кармы» и выступают в роли полиции нравов. Но мы связались с отцом Таджа – он известный адвокат и лично знаком с главным министром[14]. И он добился постановления суда, разрешающего выставку.

– Кто написал ту картину?

– Я, – сказал Риш. – А что?

– Мне интересно, что побудило вас изобразить бога.

– Вы полагаете, есть вещи, которые изображать не следует?

– Просто хотелось бы знать, что подтолкнуло вас к выбору сюжета.

– Я сделал это ради свободы самовыражения, – сказал Риш.

– Viva la revolución![15] – промурлыкала Анушка, которая к тому времени уже пристроилась рядом с Ришем, полулежа у него на коленях.

– Свободы для кого? – уточнил я. – Для вас или для них?

– Вы про «Копье кармы»? – Розанна фыркнула. – Да они все сраные фашистские ублюдки! Ничтожные твари. Маргиналы. Никто не принимает их всерьез.

– Бывает так, что маргиналы захватывают центр, который слишком долго их унижал или игнорировал.

– Как это? – встрепенулась Розанна.

– Да, такое возможно, Лин, – согласился Риш. – Эти люди способны на самые дикие выходки, и они это доказали. Но они активны по большей части в провинциальных городках и деревнях. Избить священника, спалить какую-нибудь церковь – это их стиль. Но у них нет широкой поддержки среди жителей Бомбея.

– Долбаные бесноватые фанатики! – злобно выкрикнул молодой бородач в розовой рубахе. – Это самые тупые люди на свете!

– Вряд ли вы можете это утверждать, – спокойно заметил я.

– Но я только что это сказал! – взвился молодой человек. – Какого хрена ты тут гонишь? Я это сказал – значит я могу так утверждать.

– Извини, я не вполне ясно выразился. Я в том смысле, что такое утверждение не будет обоснованным. Конечно, ты можешь это утверждать. Ты можешь утверждать, что луна – это одна из праздничных декораций, оставшаяся на небе после Дивали[16], но обоснованным это утверждение назвать нельзя. Точно так же у тебя нет оснований считать тупицами всех, кто не разделяет твою точку зрения.

– Тогда кто они, по-вашему? – спросил Риш.

– Полагаю, вы лучше меня знаете этих людей и их образ мыслей.

– Но я хотел бы услышать ваше мнение.

– Что ж, я думаю, они благочестивы. И это благочестие самого ревностного толка. Думаю, они любят бога столь пылко и преданно, что когда видят его изображаемым без должного почтения, то воспринимают это как оскорбление их личной веры.

– То есть вы считаете, что мне не следовало выставлять свою картину? – с нажимом спросил Риш.

– Я этого не говорил.

– Кто он такой, этот тип?! – громко поинтересовался бородач, не обращаясь ни к кому конкретно.

– Тогда будьте добры, – продолжил Риш, – пояснить мне, что именно вы имели в виду.

– Я поддерживаю ваше право творить и демонстрировать публике свои творения, но считаю, что право неотделимо от ответственности и что ответственный художник не должен во имя искусства оскорблять и травмировать чувства других людей. Во имя истины, пожалуй. Во имя справедливости и свободы, согласен. Но не ради одного только самовыражения.

– Почему бы и нет?

– Как творцы, мы создаем что-то не на пустом месте. Под нами огромный пласт культуры и традиций. И мы должны быть верны всему лучшему, что было сотворено другими до нас. Это наша обязанность.

– Да кто он такой, этот хренов умник?! – обратился молодой бородач к гирляндам мотоциклетных фонарей под потолком.

– Значит, если они почувствовали себя оскорбленными, это моя вина? – негромко и серьезно поинтересовался Риш.

Мне он начал нравиться.

– Спрашиваю еще раз, – не унимался бородач, – кто такой этот тип?

– Я тот, кто научит тебя правильной речи, – сказал я вполголоса, – если ты не перестанешь говорить обо мне в третьем лице.

– Он писатель, – зевая, сказала Анушка. – Писатели вечно спорят, потому что…

– Потому что они это умеют, – продолжила Лиза и потянула меня за руку, призывая подняться с пола. – Пойдем, Лин. Пришло время танцевать.

Из больших напольных колонок хлынула громкая музыка.

– Я люблю эту песню! – хрипло крикнула Анушка, вскакивая на ноги, а затем поднимая и Риша. – Потанцуй со мной, Риш!

Я на секунду сжал Лизу в объятиях и поцеловал ее в шею.

– Отрывайся здесь без меня, – сказал я с улыбкой. – Напляшись до упаду. А я еще раз осмотрю выставку. Встретимся на улице.