Тень и Коготь

На зов никто не явился.

Длинные тени на земле уже перестали быть собственно тенями, превратившись в озера мрака, точно черная вода, наподобие той, из Птичьего Озера, поднялась из земли. Сотни людей – поодиночке либо небольшими группами – поспешно шагали к полю со стороны города. Казалось, всех их снедало нетерпение, тяжким грузом лежавшее на плечах. Большая их часть была безоружна, но некоторые имели при себе футляры с рапирами, а чуть вдалеке я увидел белый цветок аверна, привязанный, подобно моему, к древку копья либо посоху.

– Жаль, что они не заходят к нам, – заметил харчевник. – Конечно, кое-кто и заглянет на обратном пути, но что может быть выгоднее ужинов, заказанных загодя! Откровенно тебе скажу, сьер, потому как сразу вижу человека, который, несмотря на молодость, слишком разумен, чтоб не понимать: всякое заведение должно приносить выгоду. Выгоду! А цены у меня вполне сносные, и кухня, как я уже говорил, известна на весь город… Трюдо-о-о!!! Приходится стараться, сьер, иначе я бы сам помер с голоду – желудок у меня весьма привередлив на этот счет…

Трюдо, кормушка для блох, где тебя носит?!!

Откуда-то из-за ствола выступил, утирая нос кулаком, чумазый мальчишка.

– Нету его, хозяин!

– Куда он делся? Сбегай, найди!

Я не сводил глаз с толпы. Кажется, в эту минуту я впервые до конца осознал и почувствовал, что, скорее всего, умру еще до восхода луны. Тревоги по поводу таинственной записки вдруг показались тщетными и незначительными.

– Значит, все они идут на Кровавое Поле?

– Ну драться-то, понимаешь ли, будут не все. Многие идут просто поглазеть. Некоторые приходят только раз, потому что один из бойцов – их знакомый или просто потому, что где-то услышали либо прочли о мономахии. Этих зрелище обычно угнетает, и на обратном пути они, завернув ко мне, выпивают не меньше бутылки, чтобы прийти в себя. А кое-кто ходит сюда каждый вечер или, самое малое, четыре-пять раз в неделю. Эти – специалисты по бою каким-то одним оружием и будто бы разбираются в нем куда лучше тех, кто им пользуется. Может, оно и вправду так… После твоей победы, сьер, человека два или три наверняка захотят поставить тебе выпивку и, ежели примешь угощение, объяснят, что ты сделал не так да в чем твой противник оплошал – только говорить будут все разное.

– Мы будем ужинать без посторонних.

Сказав это, я услышал тихий шелест босых ног по ступеням за моей спиной. К нам спускались Агия с Доркас. Агия несла мой аверн, казалось, в сумерках сделавшийся еще крупнее.

Я уже рассказывал о том, как сильно влекло меня к Агии. В беседе с женщиной мы обычно говорим так, словно любовь и желание – две обособленных, отдельных друг от друга сущности, и женщины, зачастую любящие и порой желающие нас, поддерживают эту условность. На самом же деле они – лишь два аспекта единого целого, неразделимые, как, скажем, северная и южная сторона дерева, возле которого я сейчас беседую с харчевником. Желая женщину, мы вскоре проникаемся любовью к ней – за ту снисходительность, с которой она покоряется нам (вот где таится корень моей любви к Текле), а покоряется она именно той (пусть иногда воображаемой) доле любви, что присутствует в нашем желании. С другой стороны, любя ее, мы вскоре проникаемся и желанием к ней, поскольку разум наш не в силах отказать любимой в непременном атрибуте женщины – привлекательности. Вот почему мужчины порой желают женщин, чьи ноги скованы параличом, а женщины – мужчин, чье влечение направлено лишь на им же подобных.

Однако никто не знает, что порождает чувства, называемые нами любовью

и желанием. Половина лица Агии, спускавшейся по лестнице, была озарена лучами заходящего солнца, половина же – скрыта в тени, а подол платья, разорванный едва не до пояса, открывал для всеобщего обозрения шелковистые бедра, и все чувства, утраченные мной так недавно, когда я оттолкнул ее, вернулись ко мне, многократно усилившись. Она, несомненно, поняла это по выражению моего лица. От Доркас, шедшей следом, тоже ничто не укрылось, и она отвела взгляд. Но Агия все еще была зла на меня (возможно, имея на то полное право) и, несмотря на ее вежливую улыбку и даже, быть может, неутоленный зуд в паху, держалась более чем сдержанно.

Я думаю, начала чувств сих – в той разнице, что находим мы между женщинами, которым мы, если еще остаемся мужчинами, должны посвятить всю свою жизнь, и женщинами, которых (опять-таки, если мы еще остаемся мужчинами) надлежит одолеть силой либо умом, обойдясь с ними покруче, чем с дикой тварью. Суть в том, что вторые никогда не примут от нас дара, предназначенного первым. Агия наслаждалась тем, как я любовался ею, и, несомненно, моими ласками наслаждалась бы тоже, однако мы так и остались бы чужими друг другу, даже если б я сотню раз излил в нее семя. Все это я осознал, пока она спускалась к нам, одной рукой придерживая разорванное платье, а в другой, точно скипетр, неся аверн, – осознал, но, несмотря на это, любил ее, как только мог.

К нам подбежал мальчишка.