Тень ивы

Жалко Риту – это да, приступы ее безразличия ко всему, к сожалению, стали в последние три года все более частыми. Из института, где она преподавала язык, пришлось уйти, поработала недолго в школе, но когда однажды он заметил, что на ее портфельчике выцарапано чем-то острым бранное слово, понял, что ее ранимая душа не выживет в этом кипящем котле под названием «школа». Но когда она ушла из школы, периоды подавленности стали более частыми, долгими и глубокими. Единственное, что возвращало ее к жизни – уроки английского. Сначала помогали любые репетиторские занятия, потом это помогало все меньше, она стала жаловаться на то, что не видит в этом смысла, что никому она и ее замечательные знания не нужны. Снова пришлось вмешаться Игорю: он придумывал какие-то истории о молве, которая идет о ее удивительно эффективных занятиях, она пыталась этим легендам соответствовать, что-то придумывала – все время что-то чудаковатое, типа участия обучающегося в придуманном обеде у английского пэра, где исполняла роли лорда, слуг, его гостей. Мало кем, кроме совсем юных учеников, уважающих просто сам возраст учительницы, игра в старого пэра воспринималась иначе, чем приколы над старым пердуном. Сейчас была фаза обучения через игру в героев Диккенса, а это обязывало рекрутов к немалой осведомленности.

Искать таковых было очень трудно, но, порой приплачивая обучающимся из собственного кармана, Игорь все же обеспечивал жену занятиями, и – слава богу – несколько месяцев она держалась без провалов в депрессию.

Возможно, ей было бы легче, если бы она могла учить их ребенка, все бы тут наполнялось для нее смыслом, но каждый новый психиатр, чья звезда зажигалась в стране, так и не разрешал ей беременеть. Что ж, она обречена на счастье с ним: ты хотел, чтобы она была только твоей?

А она разве не хотела этого же? Так оно и будет.

***

Итак, Поталово. Удивительно, что довольно далеко от магистрали тянулся к этой деревне асфальт, причем и в самой деревне с ее десятком черных домиков дорога тоже была хорошей. Вела она в сторону от деревни и упиралась в металлические ворота под три метра высотой. От ворот – в обе стороны – забор, сооруженный из железобетонных плит, поставленных вплотную друг к другу, увенчанных несколькими рядами модной проволоки – режущей, не колючей.

Над закрытыми воротами – камеры слежения, за воротами – тишина, никакого движения. В узкую щель между створками можно было увидеть крышу из нержавейки и аккуратную кирпичную кладку здания. Гарпунов толкнул ворота, потом постучал.

После этого ему на голову обрушился удар, заставивший хрустнуть шею, болью отозваться по всему телу, и тут же что-то мощное свалило его с ног лицом вниз. Он успел заметить широкое лицо с заметным шрамом на щеке. Какое-то время он чувствовал удар по голове, в темноте перед глазами вспыхивали алые разряды боли, потом он перестал ощущать и их.

***

Он очнулся от того, что чья-то рука обмывала его лицо теплой водой. Открыл глаза и увидел над собой огромную собачью морду, почувствовал мягкие удары языка, слизывающие с его лица кровь. Он прикрикнул на собаку, сел на земле, увидел, что огромной пес не один – их вокруг бродило не меньше двух десятков. Причем это были не вырождающиеся деревенские шавки, а серьезные огромные псы неведомой Игорю сторожевой породы. В наступивших сумерках он увидел, что ворота, в которые он пытался попасть, открыты. Ругая себя в который раз, что ездит по служебным делам водиночку, Игорь направился к воротам. Собаки следовали за ним, останавливаясь, когда он переводил дух – каждый шаг отзывался болью в голове, а еще болели шея, спина, – смотрели на него с вниманием, дружелюбно помахивали хвостами, но ближе не подходили.

За воротами открылся вид на высокое – пожалуй, трехэтажное здание из красивого розоватого кирпича, с окнами, забранными выгнутыми решетками. Ровный газон простирался от самых стен дома до соединенного с ним длинного стеклянного ангара, судя по буйной зелени за его стеклами, теплицы. Теплица эта тянулась своими очертаниями к горизонту, и край ее терялся в сумерках, рассеиваемых фиолетовым светом ламп, горящих под ее стеклянными сводами.

В доме света не было. Приоткрытая дверь в здание приглашала Игоря в темный коридор, он шагнул туда, сопровождаемый оживившимися собаками, забегающими по лестнице вперед и вверх с радостным повизгиванием. Это облегчало ему продвижение. Первые двери после подъезда привели к массивной, но аккуратно сделанной металлической створке высотой не более метра. Когда Игорь открыл эту дверь, собаки устремились туда, в низкое пространство без окон с проникающим от дальней стены светом. Они обнюхивали углы, метили опоры – бетонные столбы, поддерживающие низкий потолок, лаяли, задрав морды вверх.