Она вспомнила, как Ивхав толкает ствол пистолета между зубами Косули, как обхватывают губы этой женщины тяжелый холодный металл, как напрягается его палец на спусковом крючке, и поняла, что больнее всего ей было от того, что не было выстрела. Он мог сейчас сказать все что угодно, но только не должен был говорить тех же слов, которые он говорил Косуле. И тогда она не должна будет отвечать теми же словами, исторгнутыми дьяволом. И выход тут был один: заставить его не спрашивать. Эта вспыхнувшая потребность в том, чтобы опередить возможный голос зла, захватила Жанну, как приступ удушья, нехватки воздуха.
Она встала, подошла к краю кровати, взяла пистолет – это был новый ПМ, модель, знакомая по занятиям на военной кафедре, сняла предохранитель и, подойдя к Ивхаву, прижала к его лбу ствол и нажала на курок.
Звук оказался вселенски громким, оглушительным, но принес облегчение, она смогла вздохнуть.
На лице Ивхава, уже заливаемом кровью, Жанна успела разглядеть какое-то подобие улыбки. Она услышала внутри себя тихую радость от того, что она честно избавила своего возлюбленного от дьявола внутри него, что и самого Ивхава отпустило.
Она аккуратно положила пистолет туда, где ему было самое место: на место окончательного искушения, на кровать со смятыми простынями.
Жанна забыла закрыть за собой дверь трейлера, вернулась, отойдя десять метров, но решила дверь не закрывать: пусть его так быстрее обнаружат.
Не зная, куда идти, она, тем не менее, шла на свет – и при уличных фонарях разглядела, что правая рука забрызгана кровью, хотя и не сильно, но заметно.
Миновав городской бульвар с еще не зажженными, но уже помаргивающими фонарями, она добрела до центрального базара. Торговля уже свернулась, но ворота оставались открытыми, за ними Жанна увидела, что из крана в стене павильона течет вода, ударяя в жестяную раковину. Это было то, что нужно.
Она вымыла руки и попробовала напиться сначала из сложенных пригоршней, потом – ловя ртом струю.
Когда она подняла голову, ее глаза встретились с взглядом мужчины, незаметно оказавшегося рядом. Это был кавказец или какой-то иной житель Востока – еще молодой, но, как часто бывает у смуглых мужчин, с седыми волосами и коротко подстриженной бородой.
– Ты пьешь как волк, – сказал он, улыбнувшись.
– Как собака, – без улыбки ответила она, сожалея, что не успела смыть кровь с предплечья. Может, он и не заметил крови, но ее потерянное лицо, как монетка на земле, привлекало внимание и заставляло протягивать руки. Особенно мужчин, особенно восточных.
– Возьми, вытри, – он протянул ей носовой платок, – я Тигран, а ты?
– Жанна.
– Дук хайерен йек хозум?15
Жанна мотнула головой: не понимаю.
– Похожа, – кивнул Тигран, – ну да неважно.
Со стороны павильона к ним подошел рослый парень в комбинезоне «милитари» и, указав на Жанну, спросил:
– Тигран Арутюнович, ворота закрываем или?..
– Я пойду, – Жанна повернулась к выходу и на мгновение остановилась, придумывая – куда идти. Съемная квартира, где она жила до сих пор, приезжая в город из Поталова, само Поталово даже не пришли в голову.
– Подожди, – сказал Тигран охраннику и тронул Жанну за плечо.
– Жанна, давай зайдем ко мне в офис, чаю выпьем. А? Чай у меня хороший, который до фасовки, знаешь? Трюмом из Цейлона едет. Идем, а?
Жанна вздрогнула. Все повторялось. Селим тоже любил чай, который приезжал в тюках из Индии или Шри Ланки, и тоже любил им угощать.
Она даже отпрянула в сторону. Тигран истолковал это по-своему. Он обнял Жанну за плечо, легко, но властно увлек ее за собой куда-то в глубь двора, кивнув охраннику:
– Давай, закрывай, нам торопиться некуда. Так, Жанна?
И она в очередной раз покорно пошла за очередным восточным князем или ханом, ловя нутром дух тревоги, исходящий от восточного лица, и в очередной раз пошла потому, что пойти больше было некуда.
В темных рядах скелетов рыночных прилавков светилась узкая дорожка мокрого асфальта, бликующая цветными огнями и краем закатного неба. Тигран шел быстро, по временам оглядываясь на Жанну, посылая к ней с ветром искры от своей сигареты. Скоро они подошли к одноэтажной бетонной коробке с высоким крыльцом, стоявшей у самого забора рынка. На стеле двери светились буквы.
Внутри и того и другого было в избытке. Кадки с огромными, в размер деревьев, стволами, кронами и листьями, керамические горшки, большие и маленькие, с растениями и цветами разных размеров и расцветок, срезанные цветы в ведрах, баках и бочках образовывали многоярусные стены.Все это агрессивно пахло и даже как будто звучало голосами птиц.
– Проходи сюда, – послышался голос Тиграна из самой кущи. Жанна обогнула ветви глянцево блестевшего фикуса и увидела стол со стеклянной крышкой, на которой рядом с компьютером, бумагами, разнокалиберными кружками и даже спиртовой горелкой возвышались пузатые плетеные клетки с мелкими птицами. Канарейки, какие-то серые птахи с красными короткими клювами, белая, розовая птичья мелюзга, – в общем, голоса птиц не были галлюцинацией.