Тень ивы

И в том, что она видела, ей являлась какая-то странная красота: то ли пластика блестящих тел, то ли открытые и страстные движения, то ли непредсказуемость этих в общем-то знакомых каждому движений так действовали. То ли просто она и не видела этого никогда со стороны.

– Скажи-и-и, – протянул на выдохе Ивхав, приподнимая плечи своей любовницы. На что она отчаянно, по-звериному мыча, закрутила головой. Ивхав ударил ее наотмашь по лицу с силой, от которой Жанна вздрогнула.

– Скажи!

– Не-ет!

Неожиданно откуда-то снизу, из соединения их тел, бросив металлический блик, появился в руке Ивхава темный предмет. Теперь он ударил кулаком с этим зажатым в руке предметом.

Звук удара на этот раз был ужасным, но его перекрыл рык Ивхава:

– Ну, скажи!

Но женщина молчала. Тогда Ивхав поднес руку к лицу женщины, и Жанна увидела: в его кулаке пистолет, и его ствол он приставил к самым зубам любовницы.

– Косу-уля! – вдруг выкрикнула женщина, голос которой показался Жанне знакомым, хотя лица ее она не узнала. Может быть, из-за сумерек.

И этот удар пришелся по Жанне: в момент пронизывающей два тела электрической конвульсии, словно затихающей в одном, чтобы передаться другому, она поняла с леденящей и ранящей ясностью: он дьявол.

Разом все, чем жила Жанна последние два года своей жизни, возникло перед ней, как мелькание картин в приступе горячки. Метание в подвалах и палатах среди бредящих и угасающих, улыбка на лице умершего Ванечки, клятва Ивхава в том, что у нее и у него будет собственный ребенок, ее настоящий сын, – не было ли все это бредом. Или бред все то, что она видела только что?

Ей надо было ответить себе на вопрос, почему ее убивает увиденное, и чтобы оно не убило ее совсем, надо было перестать это видеть.

Она ушла так же тихо, как вошла, ступив ногой на мостовую у фургончика, не почувствовала твердости, отчего заспешила через подворотню на улицу. Надо было успокоиться, но не получалось: Жанна с ужасом понимала, что Ивхав был для нее самым важным в ее жизни, обкромсанной со всех сторон тупым и тяжелым тесаком. Надо было разобраться в главном: чем он был для нее так важен? Она, получалось, верила, что они связаны чем-то настоящим, а не этой криминальной историей с лечением наркоманов и алкоголиков с помощью заточения? И тут Жанна остановилась, чтобы увидеть свое зыбкое отражение в витрине.

Сумерки, розовая портьера, весело подсвеченная изнутри огнями ресторана. Одна. Это очевидно. И вот это, наверное, так же очевидно, как и больно. Ивхав не с ней. Но ужас в том, что и Ванечка не с ней.

Если бы она не любила Ивхава, разве она позволила бы ему так издеваться над ее сыном? Пусть он лишил ее Ванечки, но ведь Ванечка не страдал! Ивхав сказал, что так Ванечке будет лучше. Что мир слишком жесток для таких нежных душ, как Ваня, как он сам, что выживают только бойцы с толстой кожей – такие, как она.

Лучшие там, говорил он, это здесь мы мучаемся вопросами и разрываемся от выбора между праведностью и грехом, а там мы избавляемся от грешности! Да, это так, эта мерзкая баба, другие похотливые суки, крутящиеся перед ним, отвлекают его от его подлинной сути, его души. Как он говорит сам? У него поручение. Может быть, это поручение невозможно исполнить здесь, на земле, и оттого случилась смерть Вани, других людей в лечебнице? И самому Ивхаву тоже мертвому будет лучше!

Это открытие многое прояснило в душе Жанны и заставило ее заспешить обратно, чтобы сообщить Ивхаву: ему будет лучше отправиться за Ваней! Она и полчаса назад шла обрадовать своего Ивхава тем, что с их будущим малышом все в порядке. Обрадовать его. Простой и ясный выход. Для него. Для нее. Для всех.

Он открыл дверь: одетый и причесанный, спокойный, приветливый, будто ожидавший ее, и на короткое время в ней качнулось сомнение: не привиделась ли ей эта сцена дьявольского искушения? Но сразу за дверью всколыхнулись от воздуха с улицы слоистые волны ароматов – от мускуса до парфюмерии, постель светилась смятым рельефом простыни, да и пистолет лежал тут же, на краю ложа.

Он развернул ее к свету и спросил:

– Говори, ты зачем-то пришла?

Она пристально вгляделась в его глаза: это, без сомнения, был тот же человек, которого она видела час назад одержимым, и это означало, что зверь в нем окончательно победил человеческое. Холодея от всех сбывшихся дурных предчувствий, она только отрицательно качнула головой из стороны в сторону. Ивхав развернул ее с себе спиной и, прижавшись к ней, подтолкнул Жанну к креслу у окна. Устроившись в кресле, он притянул Жанну к себе, раздвинул ее ноги своими коленями и усадил ее на них. И повторил, уже требовательней:

– Говори.

Все, что он сделает и скажет дальше, открылось Жанне в один миг.