Тень ивы

Единственное, из-за чего Ивхав возвращался в город, была необходимость проверять свои деловые бумаги, проводить оплаты, снимать деньги со счетов, следить – как прирастают счета, где размещались его главные, резервные деньги. Он уже давно решил, что все, что он будет приобретать и тратить, будет оформлено на него лично. Он поначалу попробовал приспособить для учета расходов-доходов Жанну, но в два дня убедился, что ей для выполнения этой работы надо рассказывать чересчур много. Хорошо, что она очень точно понимала свои задачи. На Памире или где-то там в ее горах ее научили знать свое место, да и он тому немало способствовал. Чаще всего учил не попадать, метясь во врага, в своих.

Для подсчетов оставалась городская, «банная» квартира, которой будто бы и не существовало, но в которой однажды в неделю, меняя дни, Ивхав работал, как сильные мира сего, с документами.

Ивхав как раз закрывал коробку из-под конфет «А ну-ка отними», забитую банковскими выписками, документами на собственность, финотчетами, когда услышал, что в дверь в трейлер стучат. Он прошел в тамбур с коробкой в руках и услышал Риммин голос, будто она видела его через стену.

– Иван, это я, Косуля.

Она сама сказала. Она сказала это просяще, так, как обычно обращалась к нему Жанна. Это было новым, неожиданным.

– Та самая? – осторожно спросил он.

– Та самая.

– Косуля, которая прыгнула через дорогу?

– Да.

– И помогла мне наказать зло?

– Да.

Он открыл дверь и, положив свою конфетную коробку на пол, обнял Римму.

Ивхав ощутил под руками холодный шелк блузки, опустил руку ниже и обнаружил юбку, почувствовал запах духов… Для Риммы, предпочитавшей всем видам одежды вариации на тему спортивного костюма, наряд был необычным. И еще – она обнимала его одной рукой, ее тело, как это обычно бывало, электрически подрагивало, но он не видел ее рук. И тут заметил, что ее правая рука занята сумкой – дамским ридикюлем, по-старомодному выражаясь, белого цвета – тоже деталь, не свойственная Косуле.

Не отстраняя ее от себя, Иван попробовал вынуть сумку из ее руки и неожиданно почувствовал, что Римма держит ее мертво. Он потянул сильнее и вдруг ощутил силу ее руки – натренированной и как будто более мускулистой, чем его. Зато он мог взять кисть на излом, что и сделал, и легко вынул сумку из разжатых Римминых пальцев.

Взвесил на руке. Открыл. Римма попыталась свободной рукой помешать, но Ивхав наотмашь ударил ее сумкой, так, что она отшатнулась, но на ногах устояла. Его рука сразу наткнулась в сумке на пистолет. Он извлек его с улыбкой фокусника, тянущего за уши из пустого мешка живого кролика.

– Ты принесла это для меня?

Левой рукой Ивхав ухватил ее за волосы, правую отвел в сторону, разглядывая пистолет.

Римма, пересилив страх, заметила, что чувствует боль от его руки, тянущей волосы.

Боли от него не должно быть, должно нарастать желание.

– И я знаю, что с этим делать, – он подвел ногу под ее спину и, опрокинув на спину, поместил пистолет сначала между ее колен, а потом стал поднимать холодное дуло к ее лону. Она дергалась от этих железных тычков, а он принимал это за страстный ответ его партнерши, знающей вкус в жестоких любовных играх.

Сегодня ей было больно.

И боль усиливала, множила раздражение, злость, переполнявшие Римму с того самого момента, когда она увидела Жанну в их поликлинике выходящей из кабинета гинеколога.

Тогда она боролась с собой несколько минут, прежде чем все-таки зайти к врачу и расспросить, для чего приходила эта бродяжка Жанна, и узнать о том, что Жанна Хаджиева беременна, двенадцатая неделя, беременность протекает нормально, рекомендовано не отказываться от обычных занятий. Например, помощи мужу в обслуживании санатория, его собственного санатория.

Тогда в круговерти вопросов: «А бывает нормальная беременность?», «Муж, ожидающий наследника?», «Собственный санаторий?» – возник один ясный ответ: «Нет».

Нет – этим счастливым влюбленным, точнее этому счастливому влюбленному, точнее этому счастливому семени, из которого прорастет еще одно чудовище.

И теперь, не умея противиться его быстрой руке, снявшей с нее одежду, и другой руке, выкручивающей волосы, Римма в момент оказалась брошенной навзничь на знакомое ложе. Чувствуя свою кобылью оседланность, она холодно пережидала агрессивную похоть Ивана, удары по щеке, ягодицам. Сквозь прикрытые веки она смотрела в сторону темного предбанника-трейлера, где мерцал брошенный на пол пистолет Макарова.

Ей хотелось видеть пистолет, но она его не видела.

Она не видела и Жанну, стоящую в темноте трейлера, прислонившись спиной к его пластиковой стене. Жанна вошла, услышав у дверей какие-то звуки – то ли борьбы, то ли страсти и увидев приоткрытую дверь. Конечно, у нее нет и не было ключа. Теперь то, что она видела, парализовало ее, и вместе с тем этот паралич был вызван больше любопытством, чем возмущением или злостью. Одно мешало тому, чтобы тихо скользнуть за дверь: любопытство. Кто эта женщина?