Тень ивы

– Теперь видишь, что настоящее? А? Вот это – твое настоящее, – он указал на шкафы с инструментами, на медицинские кресла, операционный стол, – это настоящее. Вот там, за стеной, трое человек, от которых все люди уже отказались, – вот настоящее! Твое настоящее – это я.

Он взял ее открытую ладонь и накрыл ею свою напрягшуюся плоть.

– Возьми, это настоящее. Смелее.

Жанна встала на колени и, уткнувшись лицом Ивхаву в пах, попыталась сделать сразу многое, чего раньше не делала: добраться до тела, приласкать его губами и раздеться самой. И не успев обнаружить своего неумения, Жанна оказалась на столе, который Ивхав нажатием кнопки поднял до уровня своего лица и, раздвинув обращенные к нему ноги, мягко, но властно прошелся языком по ее лону. Жанна вспоминала это позднее как ощущение снежной лавины: сначала ты – скала, скованная льдом и холодом. Потом где-то в мозгу, на вершине горы, что-то оттаивает, начинает катиться вниз, вовлекая все, что попадает на этом пути, – все участки твоего тела, – и с веселым безудержным грохотом скатывается вниз, вниз, в самый низ твоего тела, который, оказывается, и есть верх.

Что она знала до Ивхава о снежной лавине, которая тает? Изучала ли она в мединституте способы возврата к жизни человека, испытавшего это самое таяние ледников?

Оказывается, надо бить по лицу, и оказывается, если спасатель, такой, как Ивхав, делает это сильной ладонью, это так же волшебно, как и само забытье в нисходящем потоке с горы.

Он снова спросил:

– Ну что, настоящее?

Она только улыбнулась в ответ. Она подумала, что честолюбие Ивхава равно его способностям любовника. Сложный сплав. Все переменилось: она вроде должна была отблагодарить его за все – за себя, за Ваню, а благодарность испытывала она. Он вроде должен был ее уговаривать пойти к нему работать – а теперь она просила его об этом сама. Она должна была спросить, что он сделал с ее сыном, а спросил Ивхав:

– Так кто тебе этот Ваня – кто-нибудь или никто?

– Сын.

Он поднес пальцы к ее лицу – на них виднелась кровь.

– Ты была девственницей. Я это не только чувствовал, но и видел.

– А как же то, что в меня заталкивали килограммы героина?

– Девственность осталась при тебе.

– Мне не было больно.

– Другое больно. Ты знаешь, что тебя порезали так, что забеременеть будет сложно?

– Конечно. Там было несколько ран. Только если чудо…

– Поэтому этот мальчик считается твоим сыном?

– Нет. Ты думаешь – оттого, что не смогу родить сама? Нет. Просто у каждого ребенка есть мать, иногда она просто не находится. Я у него нашлась.

***

И Ваня у нее снова нашелся. И она нашла свой символ веры в Ивхаве. Правда, не сразу. Она работала на него потому, что в другие места не брали, потому что жилье где-то, кроме бункера, – того или этого – он находил и оборудовал под лечебницы с неукротимой энергией. Он мстил ей сексом, в котором не скупился на грубости, но который она принимала за любовь, потому что другой не знала. Или просто нравилось. Он мстил за то, что она по-прежнему с иронией и некоторой опаской относилась к его методике лечения заточением и страхом, за то, что она – считая, что тайно от него – пыталась найти место со служебным жильем и пропиской.

Осенью снова появился Ваня. Ивхав, Камондиров и Жанна только-только переехали на новое место – и снова в обычный подвал – и готовили с нанятыми рабочими места для своих пациентов: их предстояло еще перевезти – тоже аттракцион из непростых. В дверь их «центра здоровья» позвонили, Жанна, оказавшаяся к входу ближе всех, открыла дверь и увидела Ваню.

И так не в самое жизнерадостное место Ваня принес с собой дух такой отчаянной беды, что Жанна заплакала и безмолвно прижала мальчика к себе. Он был, конечно, худым, грязным, но не от этого ей стало страшно: что-то взрослое, даже старческое, скорбное проступало сквозь бледность его лица. Он даже не улыбнулся ей в ответ, только тяжело вздохнул, отчего Жанна ощутила под своими руками его острые ребра.

– Ваня, что с тобой, ты нездоров?

– Все ништяк, – проговорил он хрипло, и голос его показался ей незнакомым, грубым, взрослым, – только подогрел бы кто.

Она развернула внутренние сгибы его рук и увидела следы инъекций, частые, как сыпь, воспаленные, в ореолах синяков, и обессилено позвала:

– Ивхав!

Он уже стоял за ее спиной и, конечно, все понял.

Он не сразу взялся за Ваню, потому что Жанна нуждалась во времени для общения с мальчиком, времени для понимания, что материнская любовь, любовь вообще – не средство ни для чего, тем более не средство лечения. Любовь – это состояние, которое, по убеждению Ивхава, само требует лечения.